Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

Богема Серебряного века, кажется, была обречена на естественное иссякание в силу своих крепких корней с академическим искусством, новизну в котором напрасно пытались взрастить башенные обитатели. В этой связи появление Лили именно в Петербурге буквально впритык к отъезду Иванова и встреча ее с Маяковским пришлись очень кстати. До Маяковского основным богемным персонажем Лилиной квартиры выступала балерина Екатерина Гельцер, по числу романов способная дать фору кому угодно. Свои шуры-муры с мужчинами она именовала «навертами», и если ей кто-то нравился, она говорила: «Навертите меня ему». Лиле было у кого поучиться — Гельцер «навертела», то есть поймала в свои сети блестящего финского генерала Карла Маннергейма (от которого у нее якобы родился сын). Как правило, приметив очередную жертву, балерина Императорского театра посылала избраннику пространную телеграмму, букет цветов, а в качестве приложения — набор своих фотографий, так сказать, во всей красе. После такого натиска у объекта ее внимания не должно было остаться ни капли сомнений в том, какое счастье ему выпало. Гельцер и ей подобные женщины составляли круг Лилиного общения: общих тем для разговора у них было хоть отбавляй.

Вслед за Маяковским, как мухи на то самое варенье, которое он ел в тот вечер, в квартиру к Лиле и Осипу налетели футуристы — странные и страшные люди в представлении обывателей. По крайней мере мама Лили не скрывала, что опасается представителей этого авангардного течения. «Родители боятся футуристов, а в особенности ночью, в лесу, вдвоем с дочкой», — писала Лиля о том случае, когда Маяковский отправился гулять с Эльзой в Малаховке в 1915 году. Но пришедшие с Маяковским Каменский, Бурлюк, Хлебников и другие жрецы литературы и живописи все-таки не внушали опасения — их можно было оставить даже ночевать. Любопытно, что русские футуристы (от французского слова futur

— «будущее») пытались гордо открещиваться от агрессивной идеологии футуризма мирового и ее основателя итальянского поэта Филиппо Томмазо Маринетти, провозгласившего в своем манифесте в 1909 году необходимость неизбежного разрушения прошлого — в том числе и искусства, ибо оно не способно к обновлению, ибо давно умерло. «Зверь, пугающий людей» — так называли некоторые современники футуризм, что сегодня кажется явным преувеличением.

Хотя Осип что-то там сочинял и пописывал, но ни он, ни Лиля ни в коей мере не претендовали на лавры Маяковского. Они его продюсировали. Лиля пишет: «Пожалуй, тогда уже в нас были признаки меценатства». Меценатство в отношении Маяковского выразилось в том, что Осип профинансировал издание его «Облака». В салон Бриков впервые приходит и Виктор Шкловский. В своей книге «Полутораглазый стрелец» Бенедикт Лившиц так его описывает: «Розовощекий юноша в студенческом мундире, тугой воротник которого заставлял его задирать голову даже выше того, к чему обязывает самый малый рост, действительно производил впечатление вундеркинда». Шкловский попадает к Лиле в «меценатский, богатый дом». Смущенного, его усаживают на диван, не зная, вероятно, как себя вести, он принимается запихивать диванные подушки между спинкой дивана и сиденьем. Эту мелкую шалость ему прощают (подушки после него пришлось вытаскивать из недр дивана как в сказке про репку), и Шкловский становится завсегдатаем салона: «Квартира совсем маленькая. Прямо из прихожей коридор, слева от коридора две комнаты, а спальня выходит в переднюю… В спальне кровати со стегаными одеялами, в первой комнате, тоже не из коридора, а из передней, <…> рояль, стены увешаны сюзане и большая картина — масло под стеклом, работы Бориса Григорьева — хозяйка дома лежит в платье. Плохая картина. Лиля ее потом продала. Потом узенькая столовая». Описанный Шкловским портрет был написан Борисом Григорьевым в 1915-м либо 1916 году. Лиля описывала его так: «Огромный, больше натуральной величины. Я лежу на траве, а сзади что-то вроде зарева». Маяковский называл эту картину «Лиля в разливе». Продали ее художнику Бродскому, в настоящее время местонахождение картины не установлено.

Судьба отмерит Шкловскому 90 с гаком лет, с Лилей они будут общаться до конца ее жизни, однако с возрастом Виктор Борисович станет менее сдержан в ее оценках. «Была Лиля Брик. Ей 84 года. Сильно накрашена. Желтая. Нарисованные брови. Напоминает восковую куколку из музея мадам Тюссо», — будет рассказывать он своим соседям по дому.