Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

В салоне на Жуковского не только читали стихи, музицировали и пили чай с вареньем. Здесь играли в карты и, в частности, в «тетку». Четыре игрока, полная колода в 52 карты, каждому сдается на руки по 13 карт, игра идет без козырей и прикупа. Главное здесь — набрать как можно меньше взяток, а если уж взял, то лучше без дамы, то есть «тетки», — именно эти карты в итоге определяют сумму проигрыша. Шкловский утверждал, что одним из тех, кого научили играть в «тетку», был Горький, захаживавший к Брикам. В карты хозяева дома любили играть вчетвером: Лиля, Ося, дядя Володя и Лева Гринкруг. Лева — будущий советский кинодеятель — был фактически членом семьи, когда он приходил, на двери квартиры могли повесить объявление: «Сегодня Брики никого не принимают», — значит, играют в карты с Левой.

А тем временем Первая мировая война и не думала заканчиваться. Мецената Осипа Брика наконец-то решили отправить на фронт. Однако он, подобно бравому солдату Швейку, умудрился отстать от поезда, вернувшись к себе на улицу Жуковского. Почти два года он совмещал дезертирство и меценатство, а его все искали и никак не могли обнаружить — спасибо штабному писарю, исправно бравшему от Оси взятки! Только в отличие от карточной игры «тетка» здесь цель была иная — набрать как можно больше взяток, пока война не окончится. А она, проклятая, все не кончалась! И вести с фронта приходили одна хуже другой. «Все помешались на неожиданной атаке. Ее ждут с часу на час. И поэтому неделями нельзя ни раздеваться, ни разуваться, — вспоминал о жизни в окопах участник Первой мировой В. Арамилев. — В геометрической прогрессии размножаются вши… Некоторые стрелки не обращают на вшей внимания. Вши безмятежно пасутся у них на поверхности шинели и гимнастерки, в бороде, в бровях. Другие — я в том числе — ежедневно устраивают ловлю и избиение вшей. Но это не помогает…»

Вши, сифилис, сыпной тиф — это еще цветочки, а вот и ягодки: «Трупы лежали и слева и справа, лежали и наши, и вражьи, лежали свежие и многодневные, цельные и изуродованные. Особенно тяжело было смотреть на волосы, проборы, ногти, руки… Кое-где из земли торчали недостаточно глубоко зарытые ноги. Тяжелые колеса моего орудия прошли как раз по таким торчащим из земли ногам. Один австриец был, очевидно, похоронен заживо, но похоронен не глубоко. Придя в сознание, он стал отрывать себя, успел высвободить голову и руки и так и умер с торчащими из травы руками и головой… Ну скажи же мне, ради Бога, разве это можно видеть и не сойти с ума?» — читаем в другом письме. Но такие письма у Бриков вряд ли читали — война прошла как-то мимо…

На фоне общего морального и физического разложения резко снижается психическое здоровье общества. К приему новых пациентов психиатрические лечебницы готовят уже с начала войны, с лета 1914 года. Однако уже в 1915 году и их не хватает, в итоге к 1916 году число психически больных людей достигает 50 тысяч человек. Нередко пациентов привозят прямо с передовой.

Общий фон умопомешательства народа очень важен для понимания обстановки, царящей в салоне Бриков, где постоянной темой для обсуждения была необходимость популяризации произведений Маяковского и поэтов его круга, издание журналов, альманахов, организация выставок. В частности, Осип Брик выступил не только спонсором издания поэмы Маяковского, но и издал в декабре 1915 года альманах «Взял», где была опубликована помимо его собственной статьи еще и статья Шкловского. Футуризм видится им единственным спасением на пути создания нового искусства, и не беда, что порой произведения авангардистов не понятны широкой аудитории, что некоторые недалекие люди крутят пальцем у виска у «Черного квадрата» Малевича: завидуют!

Не смущает авторов первой футуристической оперы «Победа над Солнцем» — композитора Михаила Матюшина, поэта Алексея Кручёных и художника Малевича — и реакция публики. Кручёных вспоминал: «Впечатление от оперы было настолько ошеломляющим, что когда после “Победы над Солнцем” начали вызывать автора, главный администратор Фокин, воспользовавшись всеобщей суматохой, заявил публике из ложи: “Его увезли в сумасшедший дом! Все же я протискался сквозь кулисы, закивал и раскланялся”». И хотя первый и последний спектакль состоялся в 1913 году, то есть еще до начала войны, в нем нельзя было не почувствовать предзнаменование общего сумасшествия и в жизни, и в искусстве.