Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

Но все же квартиру Пришвин тоже любил, хотя и скрывал это распространенное среди соседей чувство: «Дом писателей или читателей. Это отличный дом в 10 (11?) этажей в Замоскворечье, между Полянкой и Ордынкой, в Лаврушинском переулке, 17/19, как раз почти против Третьяковской галереи. Из южных окон своей квартиры я вижу бесконечный поток людей, идущих в Третьяковскую галерею. <Зачеркнуто: Люблю я свою квартиру.>» (запись от 1944 года).

Свою краснодеревчатую квартиру художник света Пришвин (его собственное определение) ласково именовал «избушкой». И если другие, переехавшие сюда, только и делали, что бегали за водкой в коммерческий буфет Третьяковки, то Михаил Михайлович стал творить еще больше: «Радостно было мое пробуждение на шестом этаже. Москва лежала покрытая звездной порошей, и, как тигры по хребтам гор, везде ходили по крышам коты. Сколько четких следов, сколько весенних романов: весной света все коты лезут на крыши» (запись от 1938 года). Пришвин как-то сказал о себе: «Розанов — послесловие русской литературы, я — бесплатное приложение».

Как мы уже убедились, нередко на место арестованных жильцов в Дом писателей вселялись работники карательных органов, что выглядело довольно символично и отражало систему отношений. Некоторые деятели культуры днем водили слишком близкую дружбу с теми, кто ночью не дремал, рассылая по Москве черные воронки. Взять хотя бы Бабеля и его дружбу с Ежовым. Фамилия Бабеля встречается в эпиграмме на писателя Льва Никулина:

«Каин, где Авель?» —

«Никулин, где Бабель?»

О Никулине ходили неприятные слухи как о стукаче:

Никулин Лев, стукач-надомник,недавно выпустил двухтомник.

Правда это или нет — ответ на этот вопрос могут дать только соответствующие архивы, которые сегодня закрыты. Но в любом случае, попробуй-ка отмойся от такого обвинения. А в стукачестве в разное время обвиняли многих, чуть ли не каждого второго писателя. Получалось, что один болтал, а другой на него «стучал». Бывало, что, не простив успех соседу-сочинителю, сразу пускали сплетню о его причинах: ну как же, все с ним ясно, органы помогли. А во всем, наверное, виноват проклятый «квартирный вопрос», испортивший москвичей.

Дочь Никулина Ольга вспоминала, как проходило заселение в квартиру: «Мои мама и папа въехали в этот дом в 1937 году. Мама, очень предприимчивая молодая артистка Малого театра, на собраниях, где происходили жеребьевки, распределения квартир и так далее, подружилась с Лидией Андреевной Руслановой, которая тоже оказалась резиденткой нашего дома. И они, две бойкие бабенки, сразу друг другу понравились. Получив в домоуправлении ключи от квартиры, они прихватили тюфяки, посуду, бутылку коньяка, сардины, белый хлеб и лимон, взяли такси и приехали сюда. Мама выросла в религиозной семье, поэтому бабушка ей заранее написала молитву на освящение дома, очень длинную, но мама запомнила лишь небольшой отрывок. Они сначала пошли к Руслановой на шестой этаж, в двадцать девятую квартиру, мама побрызгала там из бутылочки святой водой и прочла молитву, чтобы этого дома не коснулись ни гром, ни огонь, ни вода, ни война, ни наветы, ни злые люди и так далее. Потом посмотрели в окно, выходящее на северную сторону, то есть на Кремль, и совершенно обалдели от открывающегося вида — от Большого Каменного моста до Большого Москворецкого моста, и Кремль весь как на ладони. Потом они оставили часть вещичек — как бы пометили квартиру, застолбили ее — и поднялись к нам на седьмой этаж, в тридцатую квартиру. Тут они бросили тюфячок, расстелили на полу какие-то газеты, салфетку и разложили закуску. Мама тоже побрызгала все комнаты святой водой, прочла выдержку из молитвы, ну и после этого они с чистой совестью очень хорошо клюкнули. Настоящие артистки — вдвоем раздавили бутылочку коньяка. И вот с этого, собственно, началась их дружба».

«Бойкая бабенка» Лидия Русланова была не только талантливой исполнительницей русских народных песен, но и деловым и очень богатым человеком, что и позволило ей затесаться в ряды писателей. Стоимость ее коллекции произведений искусства была настолько высока, что решение о ее эвакуации из Москвы в 1941 году принималось в Кремле. Страсть к собирательству простая эрзянская крестьянка переняла от одного из своих мужей, популярного конферансье Михаила Гаркави, многочисленные и далеко идущие связи которого и позволили ему с Руслановой очутиться в этом доме. Кстати, квартира Пастернака предназначалась первоначально одной из любовниц Гаркави, но то ли он ее разлюбил, то ли она его бросила, в итоге чердачная квартирка досталась поэту. Жили конферансье и его жена на широкую ногу. Он вел концерты, она пела, баянист аккомпанировал.