Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

Воскресным днем 18 декабря 1748 года по заснеженным улицам Москвы крестьяне графа Бориса Ивановича Толстого на двух санях, покрытых рогожами, везли из деревни на московский двор господина на Калужской улице всякие съестные припасы к предстоящим рождественским праздникам. Миновав Варварку, сани подъехали к Варварским воротам Китай-города. То ли возницы встретили здесь знакомого и остановились поговорить, то ли движение было настолько затруднено, что пробраться через массу повозок было не так просто, но подводы на какое-то время остановились, а внимание крестьян было чем-то отвлечено. В это время мимо как раз проходил доноситель Иван Каин, внимательно вглядывавшийся в толпу с целью обнаружения подозрительных людей. И тут он усмотрел «Варварской школы школьников четырех человек… у крестьян ножем складным обрезав веревки у возов, и из них таскают пожитки». Каин устремился в погоню за «мошенниками», но преодолеть столпотворение людей и повозок было не так просто. Доносителю удалось поймать только одного из юных похитителей, остальные подростки разбежались.

В руках у схваченного школьника оказались вытащенные из саней пуховая подушка и завязанные в лубке запечатанный конверт и незапечатанное письмо. Если бы Ванька Каин был грамотным, он смог бы прочесть надпись на конверте: «Государю Борису Ивановичу Его Высокородию Толстому. В Москве спрашивать двор под Донским монастырем на Калужской улице». Письмо же было адресовано служителю московского дома Толстого Ивану Посникову. Его жена Ирина писала из деревни: «Другу моему Ивану Микитичу. Желаю тебе з[д]ра[в]с[т]вовать на многия лета. А об нас похощешь ведать, и я при отправлении сего письма, слава Богу, и с матушкай, и с Мишой в добром здравье, а впредь уповаю на Бога. Пиши, свет мой, о своем здоровье, чему весьма порадуюсь. Да приказал тебе поклонитца Иван Гордеич. Иного писать не имею, и остаюсь жена твоя Орина Посникова».

Иван Каин привел «мошенника» вместе с украденными подушкой и письмами в Сыскной приказ. Преступником оказался воспитанник Московской гарнизонной школы семнадцатилетний Никифор Селиванов. На допросе он рассказал о своей судьбе, типичной для солдатских детей. Его отец, солдат Сибирского пехотного полка, умер «в давних годех», а он «остался в малых летех и жил в Москве у тетки своей двоюродной у салдатки Катерины Васильевой», которая и записала его в Варварскую школу. Своих «товарищей» Никифор выдавать не стал и всю ответственность за совершение кражи взял на себя: «…сего декабря 18 дня, то есть в воскресенье, ис той школы один он, Никифор, пошел после поздних обеден для гуляния за Варварские ворота, и как шел в тех воротах, усмотрел он, Никифор, едущих в тех воротах незнаемо чьего помещика крестьян на дву подводах в санях пошевнях^{53}

, которые покрыты рогожами, а веревками были не завязаны, и в задних санях усмотрел он, Никифор, лежат подушки, и с тех саней кражею взял пять подушек, и с тех подушек на трех наволоки полосатые, на двух белые, да промеж оных подушек завязаны в лубке письма, и взяв те подушки и письма, пошел он под Варварской мост… А оные де подушки и письма подлинно украл он один, а с ним во время той кражи товарыщей трех человек и никого не было»[493]

.

Такого рода кражи в Москве XVIII века были обычным явлением. Преступники особенно активизировали свою деятельность на этом поприще в дни, когда в город съезжалось множество крестьянских повозок из окрестных сел, в частности перед рождественскими праздниками. Так, 21-летний вор «фабричный» Алексей Майдан в феврале 1742 года «винился в мошенничестве… у Мытного двора, когда приезжают к Рождеству с мясами, и он… с товарыщи у тех приезжих крали с возов свиныя туши, и гусей, и поросят, а во сколько поймов, того за множеством сказать не упомнит, и продавали разным людям». Другой «страдной порой» для воров было осеннее время: в Москву из близлежащих сел и деревень крестьяне везли для сбыта сельскохозяйственную продукцию. 27-летний Михайла Сопляк «винился в мошенничестве с прошлого 741 году с праздника Донския Богородицы и по сей привод: на Болоте и в Садовниках крал у проезжих деревенских мужиков с возов мешки с овсом и с рожью, и с хлебами печеными, а во сколько поймов, того за множеством сказать не упомнит». «Фабричный» Кондратий Безрукий на допросе 29 декабря 1741 года признался: «…тому ныне с полгода… с суконщиком Иваном Диким на Москве-реке у проезжих мужиков в разные дни крали с возов в мешках овес, и муку, и крупы, и шубы, и кафтаны… и продавали оное в разных местах разным деревенским мужикам». Степан Жижин тогда же показал, что он «тому ныне с полгода… знался с мошенниками с солдацким сыном Максимом Родионовым да Большого суконного двора с суконщиком Федором Антиповым и с ними он, Жижин, мошенничел: по Москве-реке и на Таганке крали у проезжих деревенских мужиков с возов в мешках овес, муку и крупы… и продавали в Москве в разных местех извощиком, а кому имянно, не знает, а про то, что оное крали с возов у проезжих мужиков, про то им не сказывали»[494].