Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)

На озеро было больно смотреть. Оно полыхало слепящим пламенем. На волнах переливались и вспыхивали огненные блики, будто солнце покрошило в воду свои лучи. Но блики горели сверху, а под ними темнела неизвестная глубина. Я подумал, что там, должно быть, плавают рыбы. Может, большие окуни и щуки водятся на самом дне. Я мечтал порыбачить с папой, когда он приедет.

Небо к вечеру стало сизым и красным по краю, как раскаленный металл. Тетя Надя сказала, что ночью будет гроза. На улице быстро сгустилась темень. Без привычных городских окон напротив и неоновых реклам было жутковато. Я зажег уличный фонарь. Во дворе повеселело, но свет упирался в ворота и таял во мгле. Чудилось, что мы остались на маленьком светлом островке одни во всем мире.

Мы поужинали сосисками, и сморенная жарой Бэмби уснула на диване. Нарядные занавески не шевелились в распахнутых окнах. Дремлющий воздух за ними был как парное молоко, ни намека на ветер. Птичий щебет затих. В сонной тишине Мысонок азартно постукивал хвостом, предвкушая ночную охоту.

Скоропортящиеся продукты могли скиснуть без холодильника, и тетя Надя вспомнила:

– Бабушка всегда в подполье еду хранила.

А я и не знал, что в доме есть подполье. На месте кольца виднелись затертые дырочки, папа почему-то не приколотил новое кольцо. Тетя Надя принесла топор из сенцев и, зацепив острием плотно прилегающую к полу крышку, открыла ее с трех попыток. В лицо мне дыхнул прохладный воздух погреба – немного затхлый, грибной и осенний. Вот как пахнет внутри земля.

В подполье вела лестница, сбитая из крепких плах, даже с перилами. Мысонок сунулся за мной, но тетя Надя его придержала:

– Ишь какой! Дома лови мышей.

Я смахнул упавшую на лоб паутину и огляделся, втянув голову в плечи: как бы на меня впрямь не посыпались мышата. Но мышьих гнезд я не увидел. Подполье было устлано досками, с левой стороны его делила надвое загородка для картошки, с правой стоял деревянный короб с крышкой. Туда я и сложил нашу провизию.

Рокот приближающегося автомобиля послышался из окон, когда я собирался вылезти из подполья. Мысонок выгнул спинку и заурчал. Дыхание его завелось, как будильник. Кот нервничал, будто чуя что-то недоброе.

– Это к нам, – прошептала тетя Надя, – дальше дороги нет.

Я подумал – может, снова приехал дядя Григорий или дядя Ваня решил проверить, как мы тут устроились.

Тетя Надя, видимо, думала иначе. Лицо ее побелело, глаза сверкнули тревогой:

– Стой здесь!

Я остановился на верхних ступенях. Столкнув топор на приступку, откуда начиналась лестница, тетя Надя метнулась к дивану. Жаль, что папа не посчитал нужным завести собаку, поверив, что никакой опасности нет, ведь тетя Надя знала деревенских людей. Но они бы в крайнем случае пришли пешком. А машина ехала из города. Ночью. К нам.

Страх расплылся в воздухе точно кисель, стало трудно дышать. Казалось, кошмарные огры с наручниками и кляпами подкрадываются к дому.

Тетя Надя кинула вниз две подушки и передала мне завернутую в одеяло Бэмби:

– Уложи Маришу, постарайся не разбудить.

Я спустился с Бэмби на руках и поместил ее на коробе. Взмыл на лестницу. Вся суета не заняла и пятнадцати секунд.

Кто-то хлопнул дверцей машины.

– Сиди тихо, Артем, – свесилась надо мной тетя Надя. – Заткни уши и молчи. Молчи, что бы ни случилось!

Лязгнул железный засов калитки. Она скрипнула.

Крышка подполья закрылась. Мы со спящей Бэмби очутились в темноте, как заживо погребенные в склепе. Правда, тонкие лучи электрического света все-таки проникали сюда сквозь щели и трещины в половицах.

Я поднялся по ступеням выше и прильнул ухом к расширенной щели крышки: как раз грохнула дверь сенцев.

– Кто там? – спросила тетя Надя.

– Дед пихто! – весело ответил хрипловатый мужской голос. – Открывай, хозяйка, дядя Сеня за пацаном пришел!

…и я понял, что это значит, когда говорят «Душа ушла в пятки». Дверь мягко отворилась на смазанных петлях…

Мои ступни вмиг окоченели, и на лбу выступил холодный пот. Сердце вспухло и затрепетало. Я почти не дышал, но, кроме громкого сердечного стука, слышал все. Далекий собачий лай, мыший писк в норке под досками картофельного закута, колебание листьев и комариный звон за окном, взволнованное тарахтение «моторчика» в груди Мысонка и множество-множество других звуков. А главное – тяжелые шаги переступившего порог мужчины и щелканье жевательной резинки на его зубах. Вслед за тем в моих глазах посветлело, словно в подполье загорелись свечи.

Такое бывает во сне. Я пытался проснуться и не просыпался. Потому что это был не сон. Мне снова сделалось жарко.

– Где Артем?

– Я увезла детей на лето к своей матери.

– Куда увезла?

– Мама живет в другом городе.

Спокойный голос тети Нади резанул меня по сердцу. Я же знал, что ее мать умерла.

– Ты его спрятала!