Поздний Толстой и Блок — попутчики по вырождению

В отличие от Толстого у Блока были личные основания задумываться о наследственности в эпоху, которая бредила ею. Его отец был психически неустойчив. Дедушка Блока по отцовской линии закончил свои дни в доме для умалишенных. Мать Блока страдала целым набором модных в то время душевных расстройств, особенно ей были свойственны истерия и неврастения. История душевного состояния самого поэта была отмечена частыми приступами неврастении и депрессии. В своих мемуарах Менделеева пишет, что физическое и душевное нездоровье было характерно для семьи Блока и по отцовской, и по материнской линии. Используя медицинский дискурс, она связывает эти явления с «дворянским вырождением и оскудением крови» [Блок 1977: 80–81]. Указывая на психическую подпорченность родословной Блока и подчеркивая, что психиатрия того времени описала бы психическое состояние рода Блока как «пограничное», она с гордостью заявляет, что ее собственной семье свойственно безупречное здоровье («во мне нет никакого намека патологии»). По мнению Менделеевой, именно это незыблемое здоровье и привлекло к ней Блока.

Другой непосредственной причиной для тревоги о продолжении рода и вырождении была венерическая болезнь (скорее всего, сифилис), которой Блок заразился, будучи еще старшеклассником. И. Бунин, по свидетельству Н. Берберовой, утверждал, что Блок умер от сифилиса и вообще был «рахитиком и дегенератом» [Берберова 1983:293]. В дневниковой записи от 1918 года сам поэт ретроспективно упоминает о своей постыдной болезни, которой он страдал с 1898 года [Блок 1963б:339–343 passim]. В1902 году — за год до свадьбы Блока — его тетка М. Бекетова записала в свой дневник: «Сашура опять болен этой страшной болезнью, опять прикован к постели и при этом брак остается бездетным»[9]. Венерическая болезнь, считавшаяся тогда одной из причин вырождения, была для Менделеевой объяснением фактического отсутствия сексуальных отношений в их браке. Помимо возвышенной соловьевской идеи о воздержании в браке, Блок имел еще другие основания для платонических отношений со своей женой. Они были продиктованы венерической болезнью, которую медицина того времени считала наследственной.

Вампирческая поэтика и дурная наследственность

Роман Б. Стокера «Дракула» (1897) популяризовал образ вампира, чей чудовищный укус символизировал язву того времени — так называемый наследственный сифилис. Метафорическое сочетание крови, семени и флюидов, будто бы выделяемых женщиной в истерике, повлияло на литературную репрезентацию венерического заболевания и вырожденческой генеалогии. Блок прочитал русский текст «Вампира — графа Дракулы» в 1908 году. Из письма поэта его другу Е. Иванову мы узнаем, что роман произвел на поэта мощное впечатление: «Читал две ночи, боялся отчаянно. Потом понял еще и глубину этого, независимо от литературности и т. д. Написал в „Руно“ юбилейную статью о Толстом под влиянием этой повести. Это — вещь замечательная и неисчерпаемая, благодарю тебя за то, что ты заставил наконец меня прочесть ее»[10].

Под впечатлением этого текста в эссе Блока, написанном к восьмидесятилетию Толстого, появляется фигура вампира, олицетворяющая бюрократическую Россию, мрачным символом которой стал «неумирающий кровопийца» — к тому моменту уже покойный К. Победоносцев. Он был прокурором Священного Синода и в 1901 году отлучил Толстого от Русской Православной Церкви. «Мертвое и зоркое око; подземный, могильный глаз упыря» (Победоносцева) продолжает следить за Ясной Поляной, пишет Блок [Блок 1962:302–303]. (Вампирический Победоносцев появляется снова в «Возмездии», о котором пойдет речь ниже.) Однако это эссе Блока заканчивается «позитивной» метафорой кровопийства, изображающей русскую литературу, которая впитала замечательную жизненную силу Толстого вместе с молоком матери. Иными словами, несмотря на вырожденческий пафос самого Толстого в последние годы, Блок видит в нем представителя здоровой дворянской культуры, утерянной его поколением.

Вампирическая саморепрезентация Блока, символизирующая острое чувство собственного вырождения, появляется еще в ранних письмах к невесте. Во время самых страстных отношений весной 1903 года поэт пишет будущей жене: «Я впился в жизнь твою и пью» [Блок 1978: 139]. Он изображает себя вампиром в двух стихотворных стилизациях 1909 года. Это были «Песнь Ада» (носившая в рукописи подзаголовок «Вампир») и «Я ее победил наконец» из цикла «Черная кровь». Оба текста изображают мужчину-вампира, убивающего свою жертву-женщину в результате садистического сексуального акта, во время которого он пьет ее кровь. В первом стихотворении женственный и бледный вампирический отрок вонзает в белоснежное плечо женщины заточенный аметистовый перстень и таким образом высасывает кровь жертвы:

И был в крови вот этот аметист.И пил я кровь из плеч благоуханных,И был напиток душен и смолист…