Пожиратели

Рядом с ним, чуть завалившись вперед, стоял тот парень. В отличие от Ипсилона он не изменился. Его лицо не покрыли морщины, пальцы не огрубели. Человеческое тело не способно бесконечно выдерживать гонку со временем – оно слабеет, сдает, но парню это не грозит. Он навсегда остался молодым и свежим, как остается свежим распустившийся цветок, залитый глицерином.

Ипсилон передернулся.

Возможно, в каком-то из миров они оба – старик и юноша – были молоды и свежи. По крайней мере, в этом мире оба мертвы. И Ипсилон радовался, что вскоре покинет его, наконец-то перенесется на свое место. Он устал и отощал от ожидания – тело ссохлось, кожей обтянув переплетенные синюшными венами кости.

Эти кости согревало возбужденное дыхание паразитов вокруг. Иногда их горячая слюна долетала до щек мужчины, заставляя вздрагивать, как от ожога.

Поляна тонула в сборище всевозможных нетерпеливо рычащих, визжащих, скулящих тварей, остающихся невидимыми для чьих-либо глаз. Единственный источник света – еще не впавший в стихийную ярость костер – не шипел и не выпускал искры в разные стороны, потому паразиты безбоязненно втискивались поближе к центру.

Ипсилон погладил рукой каменное ложе.

К бедру распаленной девушкой жмется приготовленный нож – один из свертка Кирилла. В некоторых местах его покрывали ежики ржавчины, и грязь полосой запеклась на стыке лезвия и рукоятки, но ничего этого не разглядеть.

Так же не разглядеть Ипсилону паразитов и не разглядеть оставленный длинным влажным языком овальный след на краю плиты.

Он улавливал боковым зрением ритмичное колебание чего-то неоформленного, зовущего и пытающегося достучаться, но не позволял до себя достучаться.

– Дорогая, скоро! Как скоро! – голос его, точно топор лесника, оставил в лишайном лесу нетерпения редизну окольцованных пней.

От Ничего отделилась старуха.

Как и когда-то на празднестве она была полностью голая, с обвисшими до пуза грудями и дряблыми варикозными ногами. Но чем ближе она подходила к Ипсилону, тем моложе становилось ее тело: кожа подтягивалась; на голове седое облако превращалось в густые, лоснящиеся темно-каштановые волосы; лицо наливалось соком и румянцем.

Женщина улыбалась, растягивая яркие губы в лукавой улыбке, и не сводила зеленых глаз с мужчины.

От одного ее вида внутри Ипсилона пробуждалась неприкрытая, не вплеснувшаяся в свое время, похоть.

Ныне женщина могла просто смахнуть с плеча волосы, заставив тем превратиться поляну в один общий стон.

– От тебя по-другому пахнет, – шумно втянув ноздрями воздух, птичьей трелью пропела женщина. – Ты ли тот мальчик, прячущийся в сыром затхлом подвале?

– Я, – чувствуя, как наливаются белки, просто ответил Ипсилон.

– Ты был семечком, а теперь корни твои прогрызают почву. Стебель твой прокалывает небеса. Ты знаешь, почему человек доминирует над всеми остальными? Это великая загадка мироздания – почему бог допустил такое упущение.

Ее лицо было красивым и, что хуже всего, она знала это. Подобное знание наделяло женщину какой-то особой чарующей и безжалостной силой, сродни той, что заставляет прорастать на розах шипы.

Ипсилон ощущал сводящий с ума зуд, однако зуд в голове молящий: «быстрей, быстрей, быстрей».

Увидев, а, может, почувствовав это, женщина подошла ближе, обжигая своим теплом кожу Ипсилона.

– Чего ты хочешь?

– Поскорее все закончить, – отстраняясь, прошептал мужчина, смущенно отклоняя тело назад.

– Оглянись вокруг, все, что находится здесь – твое достижение. Нет слов, нет чувств, способных описать и прочувствовать на себе происходящее. Избранный.

Он взглянул на себя ее глазами: высокий, лишь с намеком на прошлый горб, мужчина, с решительными чертами лица и иссиня-черными волосами.

Все налилось мощью, все напиталось мощью. Он предстал воплощением победы человека над высшими силами и блистал.

– Я хочу тебе помочь, – женщина потянулась к лицу Ипсилона, приоткрыв влажные губы.

Ощутив близость чужого тела, мужчина тут же отдернулся.

Он помнил празднество и то, что происходило с Матвеем – все, что делало его человеком слетело с плеч на землю, как расстёгнутое пальто, и он не был готов рисковать.

Однако она так просто не сдалась – руки обвили шею, и губы коснулись губ Ипсилона.

– Прочь, – рыкнул он, но было уже поздно.

Отстранившись, женщина едва слышно произнесла:

– Sub rosa, – она резко развернулась к жадно тянущим лапы паразитам.

Оголенные бедра покачивались на ходу, как нагретый в солнечных лучах буек.

– Прочь, – касаясь губ, повторил Ипсилон.

На языке застыл вкус жгучего яда, сравнимый капсаицином самодовольства с самым острым перцем в мире.

Твари завыли, хватая руками воздух, еще сильнее наваливаясь на границу – женщина исчезла прямо из их хватки, растворилась в воздухе.

– Это мой триумф! – закричал Ипсилон.

Огонь позади выбросил в воздух сноп искр.

Он обернулся, и в глазах мужчины отразились огненно-красные всполохи, сливаясь с алыми белками.

Он был чудовищем из кошмаров, и ноздри его раздувались, втягивая горячий воздух.

– Матвей!

* * *

Алена бродила по улицам.

Одинокий путник, ищущий след призрака в мертвом городе.

Сколько уже прошло времени?

– Матвей!