Прах и пепел

– По сторонам всегда смотреть надо, – негромко засмеялся Грег. – И назад, и вперёд.

– Это в бою, да? – спросил Ив, благо, разговор уже шёл только по-английски.

– В жизни, – ответил ему Грег. – Чтоб назад не оглядываться, сзади удара не ждать, тыл надо иметь, семью. Справа и слева по флангам друзья прикроют, а впереди… ну, тут уже сам смотри.

– Прикрой тылы, следи за флангами и на прорыв! – засмеялся Ив.

– Всё так, но, – по тону Романа чувствовалось, что он улыбается, – но война уже кончилась, Гриша.

– Что? – переспросил Грег. – Как ты меня назвал?

– Гришей, а что?

– Верно, – сразу сказал Фёдор. – Грег – это же Григорий, значит, Гриша.

– Спасибо, – сказал по-русски Грег и опять перешёл на английский. – Кончилась чужая война, Роман, а наша война ещё идёт.

– Чужая, да не совсем, – голос Фёдора необычно серьёзен. – Но ведь выжили. А значит, и проживём. Как думаешь, Мороз?

– Хуже, чем было, уже не будет, – задумчиво ответил Эркин. – Всё так, но… Нет, страшно, конечно, но обратного хода нет. Обратно только в Овраг, больше мне некуда.

– Не тебе одному, – с непривычной резкостью сказал Ив.

– И это верно, – хмыкнул Фёдор и по-русски: – Ладно, мужики, спим?

– Спим-спим, – Роман шумно вздохнул и повернулся, звякнув пружинами.

– Спим, – согласился Эркин.

Он лежал на спине, закинув руки за голову. Как всегда. Как привык. Как приучили в детстве. И слушал, как сопят, храпят и вздыхают во сне его… кто они ему? Друзья? Да, получается так. Но завтра они уедут в Центральный лагерь, а там… там они могут и не попасть в одну комнату. И из Центрального в Россию они же тоже не вместе поедут. Все говорят, что их будут по всей России распихивать, чтобы не скапливались в одном месте. И что же получается? Получается, что опять: только подружились и разлучили. А Ив? Ив остаётся. И ведь тоже… хороший парень, а больше не увидимся. А Мартин? Арч? Одноухий? Губач? Грошик? Проныра? Ну, Проныру убили, да и не был тот ему другом. А парни в госпитале? Он даже имён не запомнил. Да чего там, не спросил. Они его из своих пайков накормили, промазали всего, а он… И раньше… Нет, раньше он сам себе воли в этом не давал. Всё равно беляки отнимут, изгадят, надсмеются… Одному было легче. Когда ты один, тебя только по телу бьют, душу не затронут, не достанут до неё, а откроешься кому-то другому – вот тут тебе по самому больному и вдарят. Как этот… майор, вроде, всё хотел по душе. За Женю, за Андрея, даже за Фредди и Джонатана. Про Алису, видно, не знал, а то бы и её приплёл. Сволочь мундирная, охранюга. «Отреклись от тебя». Дурак, мне же легче от этого. Раз отреклись, значит, за меня их не потянут. Они сами по себе, я сам по себе. А… а всё равно больно. Ну, Джонатан, он – лендлорд, ему главное – выгода, одно слово – управляющий, но Фредди-то… ведь в самом деле, у одного костра спали, ведь Фредди сам себя пересиливал, в жгут скручивался, чтоб… чтоб на равных стать, и держался этого уже до конца. А в Мышеловке… прискакал тогда, так даже страшно стало, что с кольтом на автоматы пойдёт, приготовился часового за ноги валить, чтоб хоть как-то на себя отвлечь… А Фредди… Без звука оружие отдал, нет, потом и права качал, и слова всякие говорил, но видно же было, что испугался. И в Крутом Проходе Фредди тоже… от страха психанул. Значит, и здесь… не сумел от погонника отбиться, подписал, что велели. Хотя… а кто я ему, чтобы за меня на пулю нарываться? А всё равно. Умом понимаешь, а сердцу больно.

Эркин глубоко вдохнул, задержал дыхание и медленно выдохнул. Ладно, всё это уже в прошлом. Отрезано. И думать об этом нечего. И не такую боль зажимал, заставлял себя забыть. Он повернулся набок, натянул одеяло на плечи и подсунул угол под щёку. Вот так, чтобы всякая дрянь прошлая в голову не лезла. Не проспать бы завтра, ждать его никто не будет. И будить специально – тоже. Все уже спят. Один он дурью мается, прошлое перебирает. Грег прав. Нет, Гри-ша. Живой о живом думать должен. А прошлое что мёртвое. О мёртвом думать – мертвяка накликать. Всё, хватит.

Но спал он плохо. То и дело просыпался, смотрел на часы. Да и остальные так же. И ещё шести не было, как в коридоре захлопали двери, хотя на чай и за пайком сказали приходить к семи.

Эркин в очередной раз посмотрел на часы и рывком вскочил с кровати.

– Сколько? – оторвал голову от подушки Фёдор.

– Без пяти, – Эркин торопливо накручивал портянки.

Кто-то уже включил свет. Проснулся и встал без обычных долгих потягиваний и ворчания Роман. Грег, не выкурив обычной утренней сигареты, уже брился. Вслепую и всухую – без зеркала и мыла – по-фронтовому, как когда-то объяснял ещё Косте. Эркин сорвал со спинки кровати полотенце и побежал в уборную.

– Ну вот, – хмыкнул Фёдор, ощупывая только что выбритые щёки, когда Эркин, на ходу растираясь полотенцем, вошёл в комнату. – Мир рушиться будет, а ты за умыванием и не заметишь.

– Ну, так мне же лучше, – рассмеялся Эркин, складывая полотенце.