Правда и ложь истории. Мифы и тайные смыслы ХХ века

Знание этого исторического фона позволяет нам понять отношение польского правительства в момент переговоров об общем оборонительном фронте против нацистской Германии. Варшава препятствовала этим переговорам не из страха перед Советским Союзом, а, наоборот, из-за антисоветских устремлений и сопутствующего им сближения с нацистской Германией. В этом отношении польская элита оказалась на той же волне, что и ее британские и французские «коллеги». Таким образом, мы можем понять, почему после заключения Мюнхенского соглашения, которое позволило нацистской Германии аннексировать Судетскую область, Польша захватила часть чехословацкой территориальной «добычи», а именно город Тешен и его окрестности. Накинувшись на эту часть Чехословакии подобно гиене, как заметил Черчилль, польский режим показал свои истинные намерения — и свое соучастие в делах Гитлера.

Уступки, сделанные «архитекторами умиротворения», укрепили нацистскую Германию сильнее, чем когда-либо прежде, и сделали Гитлера более уверенным, высокомерным и требовательным. После Мюнхена он показал себя далеко не насытившимся, и в марте 1939 года нарушил Мюнхенское соглашение, оккупировав остальную часть Чехословакии. Во Франции и Англии общественность была шокирована, но правящая элита не сделала ничего, кроме как выразила надежду, что «герр Гитлер», в конце концов, станет «разумным», то есть начнет свою войну против Советского Союза. Гитлер всегда намеревался сделать это, но, прежде чем потакать британским и французским умиротворителям, он хотел выманить у них еще несколько уступок. В конце концов, оказалось, что они ни в чем не могут ему отказать; более того, сделав Германию намного сильнее благодаря своим прежним уступкам, были ли они в состоянии отказать ему в предположительно последней маленькой услуге, о которой он просил? Это последнее маленькое одолжение касалось Польши.

К концу марта 1939 года Гитлер внезапно потребовал Гданьск, а также часть польской территории между Восточной Пруссией и остальной Германией. В Лондоне Чемберлен и его товарищи-архипастыри были действительно склонны снова сдаться, но оппозиция, исходящая от средств массовой информации и Палаты общин, оказалась слишком сильной, чтобы позволить этому случиться. Затем Чемберлен внезапно изменил курс, и 31 марта он официально — но совершенно нереалистично, как заметил Черчилль — пообещал Варшаве вооруженную помощь в случае немецкой агрессии против Польши. В апреле 1939 года, когда опросы общественного мнения показали то, что все уже знали, а именно, что почти девяносто процентов британского населения хотели антигитлеровского союза с Советским Союзом

и Францией, Чемберлен оказался вынужден официально проявить интерес к советскому предложению договора о «коллективной безопасности» перед лицом нацистской угрозы.

На самом деле сторонники умиротворения все еще не были заинтересованы в советском предложении, и они придумывали всевозможные предлоги, чтобы избежать заключения соглашения со страной, которую они презирали, и против которой тайно плели интриги. Только в июле 1939 года они заявили о своей готовности начать переговоры, и только в начале августа с этой целью в Ленинград была направлена франко-британская делегация. В отличие от скорости, с которой годом ранее сам Чемберлен (в сопровождении Даладье) мчался на самолете в Мюнхен, на этот раз команда анонимных второстепенных чиновников была отправлена в Советский Союз на борту медленного грузового судна. Более того, когда 11 августа, проехав через Ленинград, они наконец прибыли в Москву, оказалось, что у них нет ни полномочий, ни подготовки, необходимых для таких дискуссий. К этому времени Советы уже были сыты по горло, и можно понять, почему они прервали переговоры.

Тем временем Берлин незаметно начал сближение с Москвой. Зачем? Гитлер чувствовал себя преданным Лондоном и Парижем, которые ранее делали всевозможные уступки, но теперь отказали ему в мелочах вроде Гданьска и встали на сторону Польши, и, таким образом, он столкнулся с перспективой войны против Польши, которая отказалась дать ему Гданьск, и против франкобританского дуэта. Чтобы выиграть эту войну, немецкому диктатору нужно было, чтобы Советский Союз оставался нейтральным, и за это он был готов заплатить высокую цену. С точки зрения Москвы, «увертюра» Берлина резко контрастировала с позицией западных умиротворителей, которые требовали, чтобы Советы давали обязательные обещания помощи, но сами не предлагали ничего значимого взамен. То, что началось между Германией и Советским Союзом в мае как неформальные дискуссии в контексте коммерческих переговоров без особого значения, к которым Советы первоначально не проявляли интереса, в конечном итоге переросло в серьезный диалог с участием послов двух стран и даже министров иностранных дел, а именно Иоахима фон Риббентропа и Вячеслава Молотова — последний заменил Литвинова.