Интересно, что несколькими днями раньше, находясь в волнительном ожидании этого события, я увидел во сне Ленина и Сталина, в своей землянке. Как я тогда был окрылен этим сновидением! И еще долгое время этот сон как-то придавал мне силы и уверенность в себе. Партия тогда для всех нас была партией Ленина – Сталина, и мы твердо верили, что Сталин – это Ленин сегодня. Такова тогда была вера и в эти имена, и в партию. Эта вера поднимала нас, умножала наши силы и, в конечном счете, ускоряла приближение Победы. Как теперь известно, 3 миллиона коммунистов отдали свои жизни за Родину.
И я считаю: те, кто теперь говорит о том, что тогда, вставая в атаку, не кричали «За Родину», «За Сталина!», а если эти слова и произносились, то только политруками, – лукавят. Просто им самим никогда не приходилось личным примером поднимать взводы или роты в атаку. Не часто звучали эти слова и у нас, не всегда для них были подходящие обстоятельства, но я, например, не раз произносил их, хотя и не был политработником по должности. Наверное, каждый боевой офицер-коммунист считал себя немного комиссаром в лучшем смысле этого слова. Так было.
И не стоит теперь открещиваться от этого. Не стоит и корректировать свои тогдашние чувства во времени, как делали и делают, ставя себе такую мимикрию в заслугу, многие наши политики и историки. Как это делал один из главных в прошлом коммунистических идеологов академик Александр Яковлев. Да и не менее главный (тоже в прошлом) политработник Советской Армии генерал Дмитрий Волкогонов. Не будем о покойниках говорить плохо. Хотя хороших слов для них у меня просто нет.
Вот и закончился мой, будем считать, начальный период фронтовой жизни. Теперь она пойдет под другими ощущениями, под другими собственными оценками. Ведь теперь я коммунист
, и на мне лежит гораздо больше ответственности за успехи, а еще больше – за неудачи или промахи. Теперь я во сто крат больше должен служить личным примером в бою. Да и не только в бою, во всем остальном – тоже. И я был горд этой возросшей моей ответственностью…Глава 6
Так случилось, что вместе с моим переходом из кандидатов в члены ВКП(б) произошел переход нашего батальона вместе с левофланговыми частями 1-го Белорусского фронта от длительной и, прямо скажем, относительно пассивной обороны к наступлению. Это во многих публикациях о штрафбатах сквозила мысль, что их предназначением были лишь разведка боем да атаки без артподготовки. Предыдущая глава, надеюсь, убедительное опровержение таких домыслов. Надо сказать, что за несколько дней до наступления, вернее, сразу после операции по захвату «языков», Смирнов сменил на этом посту своего тезку Загуменникова. А тот, в свою очередь, был назначен командиром роты ПТР, сменив капитана Цигичко, перешедшего на должность помначштаба батальона.
А теперь мы переходили в наступление. И, как оказалось, в наступление тоже длительное, успешное, но по нагрузке на человеческий организм – довольно изнурительное, так как местность перед нами – в основном болотистая. Одним словом, Полесье белорусское, Пинские болота!
Невольно вспоминались марш-броски во время службы на Дальнем Востоке, хотя местность там была совсем другая, сопки и тайга. Но все-таки большая закалка организма, полученная там, очень пригодилась на фронте, хотя и физические, и нервные нагрузки были несравнимы. Оборону в предыдущей главе я назвал относительно пассивной, если, конечно, не считать минирования переднего края, вылазок за «языками» на участке нашей роты и в других ротах, да иных разведывательных действий.
Наконец настал черед и нашего фланга фронта подключиться к уже набравшей силу операции «Багратион» по освобождению Белоруссии, которая на нашем 1-м Белорусском фронте началась из района известного нам города Рогачева.