Правда об Иване Грозном

Направляясь вместе с польскими войсками под Псков, князь неожиданно занемог. Болезнь быстро обессилила его, сделав настолько беспомощным, что он не в состоянии оказался ехать верхом, и это было для него, гордого воина, всю жизнь проведшего в седле, наверное, едва ли не хуже смерти. С великими трудностями, на носилках, привязанных между двух лошадей [334] , Курбского повезли назад, в Польшу – словно ему было отказано в праве даже умереть вблизи родной земли, когда-то столь цинично им преданной.

Однако и дома, в живописном местечке Миляновичи (под Ковелем), куда приказал везти себя больной князь, он не мог обрести покоя. Судьба изменника продолжала подводить итоги…

Прослышав о том, что Курбский впал в немилость и серьезно болен, на него подала в суд его бывшая жена – Мария Голшанская. Она обвиняла Андрея Михайловича в незаконном расторжении брака и требовала удовлетворения за нанесенные обиды. Король отослал жалобу Голшанской на рассмотрение митрополиту… Для Курбского новый иск Марии Юрьевны был не просто очередной неприятностью. Признай митрополичий суд развод князя с Голшанской действительно незаконным, тогда незаконным оказывался и его брак с Александрой Семашко, а дети от этого брака – незаконнорожденными и не имеющими права на наследство.

Так жестоко решила напоследок отомстить своему бывшему муженьку польская княжна. Курбский, задействовав все свои давние связи, едва смог замять это опасное дело. (Причем уже сам митрополит Киевский и Галицкий Онисифор жаловался тогда королю Стефану на то, что князь Курбский чинит непослушание его духовной власти, не является к нему на суд и не допускает к себе митрополичьих посланников, приказывая своим слугам их бить и гнать.) Как гласит Завещание Андрея Михайловича, он все-таки заключил с Голшанской «вечный уговор», согласно которому «бывшей жене моей, Марии Юрьевне, нет уже более никакого дела ни до меня самого, ни до моего имущества» [335] .

Наконец, потерявшего силы и власть князя Курбского один за другим стали бросать даже самые близкие его слуги – те, кто почти двадцать лет назад бежал вместе с ним из России. Ушел, например, морозной ночью 7 января 1580 г. Меркурий Невклюдов – урядник Миляновский, хранивший ключи от княжеской казны, ушел, забрав все деньги, золото и серебро. Другой – Иосиф Тараканов – донес королю, что Курбский приказал убить своего слугу Петра Вороновецкого. Печальный сей список предательств можно продолжать и продолжать, но он бы ничего уже не добавил к тому жестокому факту, что на пороге смерти Андрей Михайлович Курбский оказался совсем один. Один, ежели не считать молоденькой несчастной его жены с двумя детьми на руках – мал мала меньше. С каким укором, с каким отчаянием и с какой ненавистью смотрела она в его уже стекленеющие глаза – можно только догадываться…

Князь Курбский скончался в мае 1583 г. Ни сын его Дмитрий, ни дочь Марина, ни жена Александра Петровна, несмотря на многократные судебные разбирательства, так и не смогли никогда получить завещанную отцом Ковельскую волость. Им ее просто не дали. Став предателем и изгоем сам, Андрей Курбский обрек на столь же жалкое и постыдное существование своих детей. Уже в 1777 г. род Курбского пресекся окончательно. Таков был его финал – финал человека, который, как сказано в одном из Посланий Ивана Грозного, «продал душу свою за тело» [336] . Воистину, сюжет трагедии, посильный разве лишь великому автору «Фауста», он ждет еще настоящего рассказчика. А мы вернемся в Москву…

Глава 10 Опричнина: «разгул террора» или борьба с подлинной изменой?

Не раз уже отмечалось выше: Эдвард Радзинский слишком утрирует описываемые события. Вот и то, что произошло в России более полугода спустя после бегства Курбского, он накрепко связал лишь с одним фактом этого бегства, которое, по его мысли, «завершило переворот в душе Ивана». Именно тогда, убеждает читателя автор, царь окончательно понял, что никому из бояр верить нельзя. «Топор и меч – только эти лекарства излечат их бесовские души». Царь учредил опричнину и начал «избиение собственной страны». Так ли все было на самом деле?