Правда зеркала

Земля выбила воздух из груди Бедекта так резко, что у него искры из глаз брызнули. Говна Кусок с отвращением смотрел на него сверху вниз.

– Ты все время падаешь с лошади, – сказал треклятый конь.

Чернота.

Цюкунфт стояла рядом с ним на коленях и лупила его по груди так, словно хотела вбить его в грязь. Она кричала, плакала и причитала, а он не понимал ни слова.

– Тихо, девочка, – сказал он. – Дай мне отдохнуть.

Она дала ему сильную пощечину, и он почувствовал вкус крови.

– Вставай, старый говнюк, – крикнула она ему прямо в лицо, забрызгав слюной. – Вставай, черт тебя раздери, и садись на свою треклятую лошадь.

Она снова ударила его кулаком в грудь, чтобы придать вес своим словам.

– Я не могу одна бесконечно заталкивать твою толстую старую задницу в проклятое седло. Поднимайся, так твою растак!

– Перестань кричать и дай мне отдохнуть.

Она снова дала ему пощечину, у него аж голова дернулась. Он сморгнул внезапно выступившие слезы. Она была сильнее, чем выглядела.

– Я знала, что ты бросишь меня, – закричала она, ее идеальный носик почти уперся в его, расплющенный и много раз сломанный. – Я знала, что ты лжец, как и все остальные.

Цюкунфт рухнула на Бедекта, как марионетка, у которой оборвались веревочки. Она била его снова и снова, и он позволил ей это.

– Ты просто еще один эгоистичный ублюдок.

Бедект вспомнил – и она немедленно проявилась в реальности вокруг них – ветхую церковь Ванфор Штелунг, в которую отец таскал их с матерью в дни богослужений. Ад наказания и боли замерцал вокруг них, угрожающе близко, готовый украсть Цюкунфт.

– Я в здравом уме, – сказал Бедект в волосы Цюкунфт.

Старые друзья и товарищи, которых он предал, толпились вокруг, чтобы стать свидетелями его падения, полного краха всего, чем он был и во что верил.

– Я в здравом уме. Не имеет никакого значения, во что я верю, – сообщил им Бедект.

Люди – он даже не мог вспомнить, как он их убил, – с сомнением смотрели на него. Его видения прорывались в мир. На этот раз его ждало другое Послесмертие. Откуда-то он это знал.

Он это знал.

– То, во что я верю, не…

– Твой рассудок расстроен, – сказала Штелен. – И ты сам создашь свой ад. Мы все создаем его для себя.

– Нет, я в здравом уме.

Но здравомыслие не было реальным. Это был миф, разновидность заблуждения. В безумном мире, в реальности, управляемой верой, убеждениями и заблуждениями, чем мог быть здравый рассудок?

«Только безумием».

Бедект тонул в безумии и океанах пролитой им крови.

– Если ты умрешь сейчас, – сказала Штелен, и ее узкое лицо кривилось от беспокойства, – ты навсегда останешься в ловушке этого горячечного бреда.

Бедект протянул руку, чтобы обнять Цюкунфт, и увидел, что она ее перевязала.

«Пора переставать думать о ней как о полуруке».

Он прижал ее к себе и гладил по волосам, пока она не успокоилась и не перестала бить его.

– Я не могу сесть на лошадь, пока ты лежишь на мне, – сказал он. – Нам нужно двигаться.

Она отстранилась, глядя на него заплаканными зелеными глазами.

– У тебя есть план? – спросила она.

Бедект расхохотался, стараясь не обращать внимания, насколько безумно звучит его смех.

– Нет.

Глава тридцать восьмая

Вот уже тысячи поколений натурфилософов спорят, какой формы наш мир. Некоторые считают, что он круглый, в то время как другие утверждают, что он плоский. Форштелунг, этот напыщенный болтун, говорит, что если отправиться на запад и пересечь пустыню Басамортуан, то в конце концов окажешься на противоположной стороне гор Гезакт, и что если удастся перебраться и через них, то вернешься в города-государства. Он дурак. Басамортуан не имеет ни конца ни края, все это знают. Войди в пустыню, и все, что ты там найдешь, – это смерть.

Гешихтс Ведреер, историк-философ

Что-то беспокоило Штелен, грызло ее, как выпавший зуб или как Бедект, переживающий за какой-нибудь свой дурацкий план. Однако она не могла понять что. Что-то связанное с Вихтихом?

Несмотря на то, что утром Лебендих выглядела несколько лучше, день, проведенный в седле, не пошел ей на пользу. В прошлый раз, когда клептик украдкой взглянула на нее, мечница выглядела усталой, и тихо сидела в седле, сгорбившись. Ее идеальная осанка куда-то подевалась.

Штелен ехала, глядя перед собой, но чувствуя, что Лебендих смотрит на нее – и смотрит на протяжении уже нескольких миль.

«Я дождусь, пока ты задашь свой треклятый вопрос. Терпеливее меня человека нет».