Правда зеркала

Улицы были прямыми, невероятно прямыми. В прошлый раз, когда она была здесь, они тоже были чистыми, но теперь каждый булыжник блестел, как будто он был отполирован и покрыт лаком. Горожане, толстые, благодушные и чистые, стремительно расступались перед ними, освобождая проезд, но в остальном не обращали на них никакого внимания. С момента ее последнего визита в Зельбстхас изменились и дома – теперь каждый был выкрашен в белый цвет. Каждый третий носил белые одежды жреца Геборене. В прошлый раз, насколько могла припомнить Штелен, ни одного священника за пределами церкви им не встретилось. И все они были вооружены, новенькие мечи висели у каждого на боку, кольчуги поблескивали под жреческими облачениями.

«Долбаные религии».

Штелен ненавидела всех, кто был настолько слаб, что охотно отказывался от свободы выбора ради иллюзорной безопасности, которую обещало соблюдение заповедей той или иной религии.

Штелен увидела «Ляйхтес Хаус» впереди и без всякой надобности добавила вслух:

– Вот он.

Лебендих согласно хмыкнула. Ее взгляд скользил с одного горожанина на другого, как жир по раскаленной сковороде.

– Ни одного мечника, – заметила она.

Штелен подавила желание ответить «ну и отлично» и кивнула. Мечники – они как крысы; водятся везде, их можно найти в каждом городе-государстве. Без сомнения, эти идиоты где-то здесь. Просиживают штаны по тавернам, заливая придурочным служанкам о своих подвигах.

У коновязи перед «Ляйхтес Хаус» обнаружилась единственная лошадь. Серая. Штелен узнала ее. Вихтих здесь. Однако лошади Бедекта она тут что-то не наблюдала. Бедект назвал Кригсгетиром первую же достаточно крепкую лошадь, которая была в силах нести его толстый старый зад, и достаточно черную, чтобы соответствовать его представлениям о прекрасном. При этом он не забывал при каждом удобном случае поныть о потере Лауниша. Сентиментальный дурак.

Штелен соскользнула с лошади и привязала ее рядом с лошадью Вихтиха. Он, должно быть, ждал внутри, а Бедект еще не явился. Ей совсем не улыбалось предстать лицом к лицу перед фехтовальщиком. Не нравились задумчивые взгляды, которые он бросал на Лебендих, как будто вопрос, что происходит между ней и Штелен, глубоко интересовал его. Он до сих пор и словом не обмолвился на эту тему, и это заставляло Штелен нервничать сильнее, чем если бы он нес свою обычную гефаргайстскую жалкую манипулятивную чушь. Это значило, что Вихтих что-то планирует, что он припасает свой яд для особенно крупной гадости. Она не решалась заявиться в таверну бок о бок с мечницей. Примется ли Вихтих высмеивать Штелен? У него был зоркий глаз на людские слабости, несомненно, в этом выражался один из аспектов его силы как гефаргайста. Запустит ли пальцы в трещины в ее обороне, в ее уверенности в себе, разрывая их, превращая в зияющие раны? Прикинется ли, что рад за нее, при этом старательно не скрывая жалости в глазах? Или сделает вид, что ему насрать? Любое из этого казалось одинаково вероятным. Но какую бы комедию он ни разыграл перед ними, она знала – верить этому представлению нельзя.

«Мне нужно было убить его много лет назад».

Лебендих спешилась. У Штелен аж голова заболела от всех ее опасений, тревог и предположений, которым она не могла дать выхода.

– Жди здесь. – И Штелен пошла к таверне, даже не оглянувшись. Она знала, что Лебендих выполнит ее приказ.

«Она должна, ты убила ее».

Клептик протиснулась в двери и остановилась на пороге. Ее глаза мгновенно приспособились к тусклому освещению. Как всегда.

Никто даже не взглянул в ее сторону, когда она вошла. Как будто ее здесь и не было. Никто, казалось, даже не заметил, что дверь открылась. Штелен увидела Вихтиха. Тот сидел в центре зала.

«Идиот».

Любой, у кого имелось бы хоть немного мозгов, сел бы в углу, спиной к стене. Надо бы подойти и воткнуть нож ему в печень, преподать урок. За столом напротив Вихтиха расположился юный блондин, судя по белому одеянию, жрец Геборене. В вечной серости Послесмертия волосы юноши сияли, как золотой факел. Они были увлечены разговором, и даже не подозревали, что она стоит и смотрит на них. Штелен – ее по-прежнему никто не замечал – пересекла зал, чтобы получше рассмотреть священника. Она увидела его лицо и замерла на месте. Морген. Юный бог теперь выглядел лет на двадцать, но она узнала его. Если Вихтих с его квадратной челюстью, темными бровями, нависающими над плоскими серыми глазами, и идеальным носом был невероятно красив и сразу врезался в память, Морген с его мягкими, хоть и привлекательными чертами лица из нее немедленно улетучивался. Его плоть, бледно-розовая, здесь выглядела оскорблением, как и его волосы. Он носил жизнь как метку своей избранности, выделялся среди всех в этом месте, принадлежавшим мертвым. Как будто бы он чем-то был лучше их всех! Штелен захотелось выпустить ему кишки.

«Но где же, черт возьми, Бедект?»