Правдивые истории еврейского местечка Черняхов

– Баба Маня, а баба Маня, ты чо жидов не любишь? – спрашивал её вечно пьяный однорукий Григорий.

– А чо мне их любить? Хитрющие они. Жадные.

– Так наша Поливалка вроде ничо такая!

– Лейка? Это она себя ещё не проявила в полную меру. Вот увидишь, Гришаня, настанет момент, и ты посмотришь, как она коготочки-то выпустит. Сколь ей лет, знаешь?

– Дык разница-то какая?

– А большая! Ей поди двадцать два-двадцать три, а Аркашке восемь. А ну считай, дурень, во сколь она его родила?

– Ну, в четырнадцать, и чо?

– А ничо. В четырнадцать! До войны ещё! В подоле принесла, проститутка. Понятно?

– Ну да… Говорят, эти жидовки такие темпераментные!

– Смотри, Гришка, я насильство у себя в квартире не потерплю.

– Так я чо? Я ток по согласию.

– Придурок. Кто ж с тобой задарма пойдёт? Ты ж однорукий и вечно пьяный.

– А на безрыбье, баб Маня, и рак – щука. А раз она проститутка, глядишь, и пойдёт!

– Ну смотри, Гришка. Ежели чо узнаю, сама в милицию заявлю. Ты меня знаешь.

Когда Лея, уставшая после двух работ, приползала домой, она целовала спящего сына, тихо шла на общую кухню, готовила поесть на завтра, пила чай и читала. Каждую свободную минуту она читала. У девушки было огромное желание выучиться на врача, но разве могла она помыслить об этом? Ей сына поднимать нужно было.

Скрип двери заставил её оглянуться. На кухне стоял небритый и нетрезвый Гришка в полосатых, застиранных трусах.

– Сидишь? – спросил он Лею

– Сижу.

– А чо так поздно?

– Не твоё дело. Работа так заканчивается. Сам знаешь.

– Слушай, Поливалка, а чо ты такая высокомерная, а? Давай посидим, покалякаем о том, о сём?

– О чём мне с тобой калякать?

– Ну сказал же, о жизни. Или тебе со мной сидеть стрёмно?

– Иди проспись, Гришка. Некогда мне с тобой калякать.

Гришка подошёл к Лее, взял книжку, лежащую на столе, повертел её.

– Психология. Ты чо, психологию учишь?

– Учу. Иди спать, Гриша.

– А не пойду. Выспался ужо.

– Ты бы лучше работать шёл, а не напивался каждый день.

– Имею право, ясно? Я герой войны, я руку потерял, вас, жидов, защищая. Ты, тварь, небось, на солнышке в своём Казахстане жопу грела, когда я под танки с гранатой кидался! Ты, сука, в четырнадцать лет своего сопляка родила, пока я тя защищал! Платить когда будешь? А?

И Гришка схватил Лею за плечи и, рванув с табуретки, прижал к стене.

– Ты чего, придурок? Отпусти, гад! Я орать буду!

– Не будешь. Жидёнка своего не захочешь пугать.

Лея пыталась оттолкнуть пьяного мужика, но у Гришки хоть и одна была рука, зато сильная. Прижал он этой рукой Лею к стене за горло. В этот момент на кухне вспыхнул свет, и последнее, что увидела бедная девушка перед тем, как упасть в обморок, сковороду, которую злая баба Маня занесла над Гришкиной головой.

Глава четвёртая

Майор

Лётная часть, где служил Борис, сразу после войны возвратилась в один из городков Житомирской области, где, собственно, она и размещалась до войны. Борис получил звание майора перед самым концом войны и был счастлив узнать, что он отправляется домой, в свой родной город. К тому же он наконец-то получил весточку от жены, от Милочки, которая всю войну провела в эвакуации. И Борис с нетерпением ожидал встречи. Мила написала, что их сын, маленький Аркаша, погиб и похоронен в Казахстане, в каком-то ауле, название которого она не запомнила. Боре было нестерпимо больно узнать, что их первый и единственный мальчик остался лежать где-то далеко-далеко, но он держался, ибо понимал, что материнское горе гораздо сильнее его собственного. Он должен быть сильным! Война ведь была, люди гибли тысячами, дети были не исключением. Нужно взять себя в руки и попытаться успокоить Милу. Легко сказать – успокоить. Но ведь они молоды и у них ещё будут дети! Борис решил, что, как только он получит отпуск, они с Милой попытаются найти это место, где похоронен Аркаша.

С этими мыслями майор и возвращался домой, в свой родной город, что на Житомирщине, в свой родной дом, в свою квартиру. Главное, что она, его Мила, там. Главное, что ждёт! Они сумеют вдвоём справиться с горем…

Встреча, как и полагается, была бурной, со слезами, радостью, болью, тоской по тем, довоенным, временам, с воспоминаниями… От Аркаши осталась только маленькая фотокарточка, которая прошла с Борисом всю войну. Она, эта маленькая, истрёпанная фотография, спасла ему жизнь: когда подбили самолёт, и он, раненый, успел выпрыгнуть с парашютом, а потом попал в госпиталь и чуть не умер от потери крови, он думал о мальчонке. На операционном столе, когда, сжав зубы, перенёс сложнейшую операцию, он думал о сыне. Когда лежал в бреду после операции и врачи решали, что делать с ногой: отрезать или ждать – он думал о сыне. Ногу удалось сохранить, и через какое-то время Борис снова встал в строй. Да, хромал, ну так что? Своей красавице Милочке он нужен любым. Главное – она жива, а всё остальное вылечит время.