Правдивые истории еврейского местечка Черняхов

Мила была всё так же хороша, как и пять лет тому назад – ничуть не изменилась. И всё же было в ней что-то такое, что заставляло Бориса ещё и ещё раз присматриваться к жене. Какая-то беспечность, что ли? А, может, это она хочет казаться беспечной, чтобы Борис легче пережил потерю мальчика? Нет… Что-то не то и не так. Мила стала отстранённой, чужой. Наверное, это из-за ноги. Страшные шрамы покрывали ногу, которую он чуть было не потерял, и, безусловно, могли у молодой, красивой женщины вызывать неприязнь. Заговорить об этом Боря не решался, но то, что некогда родной человек стал таким чужим, его очень беспокоило. Когда Борис, наконец, попытался заговорить с женой о своих переживаниях, она сказала, что пять лет – это большой срок и что привыкнуть друг к другу так быстро не получится. На этом разговор был окончен, и жизнь вошла в своё обычное русло.

Пролетали день за днём, недели за неделями, но муж и жена не только не становились ближе, они всё больше отдалялись друг от друга.

Потом начались ссоры с истериками и обвинениями Милочкой мужа во всех смертных грехах, после чего наступали минуты перемирия. Боря извинялся, просил прощения и ждал. Он ждал, когда Мила подарит ему ещё ребёнка, так как не представлял себе счастливой семейной жизни без детей. Мила и слышать не хотела о детях, ссылаясь на то, что никак не может отойти от смерти Аркаши и что больше она не хочет пережить такую драму в своей жизни.

Семьи, по сути, уже не было, когда Мила сказала, что им нужно подумать, как жить дальше.

Глава пятая

Лея

«Что делать? Как мне жить дальше? – думала Лея, сидя на лавочке у старого пруда. – Гришка, сволочь, прохода не даёт, баба Маня как с цепи сорвалась… Аркаша – единственная радость, но как же мне за него страшно…»

Лея устала бояться. Она боялась каждого шороха! Она боялась Гришку, бабу Маню, начальницу, почтальона, который каждый день мог принести весточку, что живы родители её Аркаши. Она стала бояться жить, потому что была абсолютно одна в этом мире и потому что ей не на кого было опереться! На последние деньги она наняла столяра, чтобы тот вставил замок в дверь её комнаты: так ей было спокойнее за сына. Да и за себя, чего уж там говорить.

«Я обязательно что-то придумаю! Думай, Лея, думай! Господи, мамочка моя дорогая, как же мне тяжело без тебя! Как же я буду жить, мамочка?! Думай, Лея, думай…»

Вода успокаивала. Лея ждала Аркашу из школы и сидела на лавочке, чтобы только не идти домой. Что угодно – только не в то жуткое место, которое почему-то называется домом. Лея вспоминала свой дом, где она жила с родителями ещё до войны, её душа согревалась, и девушка начинала улыбаться. На соседних скамейках сидели бабушки-старушки, природа пахла осенью, в мире был мир. Нет, спокойствия ещё не было: кто-то получал похоронки, все боялись, что вот-вот и опять начнётся стрельба, так что до радостной жизни было ещё далеко…

«Опять он, – подумала Лея, глядя на красивого высокого человека в военной форме. – Кажется, майор. Точно майор. Интересно, почему он не спешит домой? На руке обручальное колечко, тоненькое, как ниточка. Хромает. Наверное, был ранен. Смотрит на меня. Зачем он так пристально смотрит на меня? Неужели он не понимает, что это некрасиво – смотреть на девушку, когда эта девушка вообще никого не хочет видеть?» – проговорила про себя этот монолог Лея.

«Ой-ой-ой, можно подумать, тебе это неприятно! А чего же ты тогда так краснеешь, дорогуша?» – с сарказмом спрашивал её внутренний голос.

«Я? Да ты с ума сошла! И ничего я не краснею. И потом, мало ли, что человеку нужно. Он ищет место, где присесть, а все скамейки заняты. Может, он тоже не хочет идти домой. Интересно, а он еврей?»

«Похож. Волосы тёмные, нос с горбинкой. Давай попробуем узнать, как его зовут?»

Но ничего Лея попробовать не успела, так как майор подошёл к скамейке, где она сидела.

– Простите, можно я присяду?

– Садитесь. Места много.

– Спасибо. Нога болит немного. Я когда иду пешком домой, всегда с остановкой.

– А когда не пешком – на автобусе?

– Бывает.

Оба замолчали.

– А я часто вас здесь вижу. Вы кого-то ждёте? – первым нарушил тишину мужчина.

– Да, жду.

– Вы не волнуйтесь, я сейчас пойду уже.

– Нет! – почему-то поспешно сказала Лея. Потом смутилась и стала смотреть себе под ноги.

– Что нет? – опешил военный.

– Нет – в смысле, вы можете сидеть, сколько захотите. Скамейка же не моя. А жду я сына из вон той школы. Лея показала рукой в направлении, где была школа, в которой учился Аркаша.

– Сына? Ой, простите. А сколько же вам лет, что у вас сын в школе?

– Двадцать два года.

– Подождите, а сыну сколько?

– А сыну восемь.

– Да уж… О нравы…

– Да что вы знаете? Да кто вы такой, чтобы осуждать меня? – Лея вскочила.

– Встаньте с моей скамейки, это я её первая заняла! Идите себе, откуда шли! Тоже мне, защитник нравственности.

– Простите, ради Бога! Я совсем не то имел в виду! Я вовсе не хотел вас обидеть. Просто я подумал, что вам лет восемнадцать, вы очень молодо выглядите, а сын уже в школе учится…

– А это не ваше дело! Вы… вы… да ну вас!

И Лея побежала к школе.