Правила Мерджа

– Я знаю, что готовится сделка и картины могут попасть в руки очень плохих парней, – Васкес начал отвечать, как бы раздумывая, но все ускоряющийся темп подсказывал, что он не остановится, пока не выложит все, что знает. – Картины укрыты хорошо, и подступиться к ним нет никакой возможности. Мой дед, до того как уйти добровольцем, принимал участие в расследовании их исчезновения. После реституции в Испанию вернулись только те, списки которых были составлены, в том числе и при его участии, но эти списки не совпадают с неофициальными, и если отсутствие каких-то картин признается, то существование многих стоит под вопросом. Не существование после утраты, а вообще сам факт, что они когда-то были написаны художниками. Самой ценной может быть картина самого Пикассо, что только подчеркивает, как он заблуждался, отправляя их в Швейцарию во время гражданской войны. Дед говорил, это может быть написанное пятым, если идти по хронологии, изображение Арлекина. Учитывая его судьбу, цена этого пятого Арлекина может превысить сто миллионов евро. Я, как официальный представитель министерства культуры Испании, связывался со всеми организациями, могущими пролить свет на эту запутанную историю, а как человек, которого вы научили шпионить, вышел на барона де^****, известного своими чудачествами, и знаю, что он уже передал пять миллионов в качестве задатка за серию набросков Рубенса, точно совпадающую по описанию с присутствующей в списке, составленном тайной полицией в Мадриде сразу после того, как генерал Франко начал наводить порядок. И самое важное, что мне удалось узнать, – это дьявольски хитрые условия всей сделки! – сказав это, Васкес замолчал, очевидно, ожидая реакции собеседника.

– И что же это за дьявольские условия? – Кольцов был как никогда серьезен, понимая, как близко оказалась его дочь к краю бездны.

– Валютой в сделке будет колумбийский порошок! – воскликнул Васкес так громко, что, не говори они по-русски, компания за соседним столиком могла бы понять, что они обсуждают.

– Что в этом дьявольского? Разве деньги чем-то хуже?

– Хуже? Нет, конечно, когда речь идет о чем-то легальном, даже лучше и надежнее. Деньги мы можем «постирать» и потом положить на счет в банк. Но вы представьте кого-то, кто признается в том, что давал взятку наркотиком! Ха-ха-ха! – рассмеялся неожиданно развеселившийся Аурелио. – Он сядет на двадцать лет, и никакие сделки с правосудием ему не светят. А о его семье позаботятся те, кто будет недоволен его поступком. Поэтому сейчас нет более надежной валюты в криминальном бизнесе.

– Этот барон де^****

– он как-то намекал, откуда дует ветер?

– Молчит, не скажет ничего, но он крутится с одним очень закрытым благотворительным фондом, которым командует одна русская из мидовской тусовки. Попасть к ним нет возможности даже со значительными пожертвованиями. Повторяю, они очень закрыты. Да, я думаю, надо искать в другом месте, – сказал Васкес, почувствовав, что разболтал слишком много, и как-то пытаясь снизить значимость своих слов. Он безнадежно махнул рукой и сделал добрый глоток вина.

– Да, нам тоже известно про то, что картины всплыли после стольких лет забвения, и я пытаюсь понять, почему именно сейчас? – Кольцов повторял с многозначительным видом то же самое, что только что услышал, пытаясь казаться откровенным и укрепить доверие своего агента.

* * *

В это же самое время всего в трех часах езды от Женевы проходила другая встреча, на которой Анна Павловна из последних сил пыталась вернуть себе ускользающую из-под ног почву. Феликс Варгас Кондори встретил ее холодно и неприветливо. Несмотря на вечер, он казался заспанным и каким-то неумытым. Маленький дешевый ресторан, где он назначил встречу, был забит битком, и Феликс с трудом умещался за столиком на двоих. Она присела напротив него и постаралась как-то привыкнуть к гвалту одновременно разговаривающей молодежи. На столе стоял графин с водой из-под крана, который гарсон поставил перед ними, когда она вошла, и было непонятно, подойдет к ним кто-то или нет. Анна Павловна была не голодна, но после трехчасового путешествия и выпитого за обедом коньяка она не отказалась бы от пары бокалов холодного белого вина. Кондори не проявлял никаких знаков внимания и всем видом показывал, что отлавливать снующих туда-сюда гарсонов он не намерен. Это еще сильнее испортило ее настроение. Она собрала весь свой шарм и, на ходу подбирая правильные слова на английском, сказала, слегка коверкая слова, со своим славянским акцентом:

– I’m so thirsty. Be kind, my friend, take care of the lady. Order a bottle of white wine, cold one. I prefer Corton-Charlemagne if they have[35].