Правитель империи

Пишет много. Рукопись никому не показывает — и не дает. Сон прерывистый. Пациент охотно принимает все предписанные лекарства, не отказывается от процедур, прогулок.

Через скрытую в левой стороне дверь они прошли в палату.

— Здравствуй, дружище Роберт, — весело сказал Джерри, усаживаясь на диван прямо напротив стола. — Клянусь Иисусом Христом, Рейчел и я — мы часто вспоминаем о тебе. Как тебе живется, как работается?

Дайлинг продолжал быстро писать. Вдруг он засмеялся — и смех его звучал громко, сухо, надрывно. Постепенно смех перешел в кашель. Он встал, сунул рукопись в стол, подошел к стеклянной стене. Уперся в нее ладонями раскинутых над головой рук, прислонил лицо. Тихонько повернулся, бормоча себе под нос: «Не ломайте альфу, не делайте больно лотосу!». И перебирал при этом четки-невидимки. Вдруг в глазах его появилось выражение ужаса. Он сгорбился и стал отдирать от горла то ли щупальцы, то ли руки, которые его явно душили. Упав на пол, он начал вздрагивать всем телом, пока не застыл и неестественном изгибе, запрокинув голову назад. В широко раскрытых глазах застыла бессмысленная улыбка. На ковер струйкой стекала слюна. Парсел вопросительно взглянул на главного врача: «Положим его на кровать». «Сейчас лучше не трогать», ответил тот. И добавил, что он вызовет лечащего врача: «Главное — покой». Они вышли в коридор. «Может быть, наш приход и явился причиной приступа», — подумал Джерри и до боли сжал кулаки в карманах халата. На лбу и под глазами у него выступил пот. Словно отвечая на его мысли, главный врач сделал необходимые указания внезапно появившемуся лечащему врачу, сказал: «Припадки происходят в одно и то же время, через каждые три дня, и пока нам не удалось докопаться до их истинной причины». Отвернувшись от мужа, Рейчел плакала тяжко, беззвучно.

Она совсем недолго знала Роберта Дайлинга. И не с лучшей стороны. Но это была человеческая трагедия. Вместе с ней Рейчел оплакивала все трагедии мира. Как она желала всем людям добра и счастья, как она молила об этом. И, конечно, Роберту, конечно же, Роберту…

… По небу медленно ползли черные облака. Они натыкались друг на друга, поглощали друг друга, вытягивались во все стороны причудливыми узорами. И неизменно превращались в конце-концов в огромную пагоду. На каждом выступе пагоды появлялись фигуры невиданных зверей — многоголовых, многолапых, многорогих. Пагода держалась на небе какое-то время, затем рушилась. И вновь черные облака начинали свой медленный небесный пляс.

Роберт шел, по пояс погрузившись в мерно катившую свои воды реку. Низкие пологие берега были сплошь покрыты невысоким колючим кустарником. Дайлинг шел, тяжело передвигая по дну ноги. Армейский китель и брюки, стофунтовые ботинки мешали каждому движению. Несколько раз он порывался сбросить их с себя и не мог. Его мучила жажда. И хотя по поверхности реки мимо него проносились корневища дерев, вздувшиеся трупы зверей и людей, Он остановился и зачерпнул в обе руки речную воду. И вдруг увидел, что это не вода, но кровь. Роберт остановился и долго смотрел, как кровь, просачиваясь сквозь пальцы, стекает в реку…

Дайлинг провел во Вьетнаме уже три месяца, когда ему неожиданно довелось встретиться с Парселом.

— У нас здесь, знаете ли, высокий гость, очень высокий, — устало сказал Роберту сопровождавший его на фронт штабной полковник.

— Кто же это? — заитересовался Дайлинг.

— Сейчас увидите. Он говорит, что вы старые друзья.

Они находились на КП 4-й пехотной дивизии. Сюда доносились отзвуки стрельбы. Бои шли и на северо-западе и на юго-востоке от небольшого городка, где, кроме КП, расположились госпиталь и службы тыла.

Дайлинг долго рассматривал в сильный бинокль склоны ближней сопки. Именно там, по словам штабного полковника, был эпицентр ближнего боя.

— Изучаешь вражеские позиции? — услышал он знакомый голос. Дайлинг оторвал бинокль от глаз, повернулся и увидел стоявшего за его спиной Парсела. Чуть поодаль от него переговаривались вполголоса три генерала.

Джерри обнял Роберта, взял у него бинокль. Быстро прошелся взглядом по гряде сопок, вернул бинокль Дайлингу.

— Видишь вон те вспышки? — спросил Роберт. — Это и есть вьетконговские позиции.

— Вьетконговские позиции, — повторил в раздумьи Парсел.

— Какими судьбами ты здесь? И надолго ли?

— Пути Господни неисповедимы, — Джерри приложил руку к груди. — Вот прилетел на два-три дня посмотреть своими глазами на врата, через которые наши мальчики попадают в рай.

— И как, впечатляет?

— Разве дело в сиюминутном впечатлении? — также в раздумьи произнес Джерри. — Святой Петр свидетель, что я, глядя на все это, чувствую врага могущественного, северного. Он за тысячи миль отсюда. Но его проклятый дух, его идеи — они здесь, вон на тех сопках.

— Россия…

— Великий Боже, конечно, Россия! Ты здесь уже несколько месяцев, верно? Почему, ну почему наши войска не только терпят поражение за поражением, но, по моему мнению — находятся накануне краха?

— Они считают эту войну чужой. Не хотят умирать неизвестно за что.