Правитель империи

На курсах все ходили в трауре: и все, все до единой девушки ликовали. Я знаю, это — грех. Но большего греха, чем желание убить ближнего, я за собой не ведаю. Ах, ну разве бы у меня поднялась рука даже на это чудовище, даже на Франца Чарнитцке? Где уж там, я слабый человек. Может и хорошо, что я его не убила. Плохо и грешно, что появилась сама мысль об убийстве. Ибо желать свершить грех уже есть тяжелый грех. Спаси меня и помилуй, Господи.

Отец мой, я рассказала о себе все. Молю — отпустите мне мои тяжкие грехи. Я хочу, чтобы душа моя была чистой и безгрешной. Я же готовлюсь принести в этот мир новую жизнь и хочу быть сама столь же безвинной, как и мой будущий младенец…

Уповаю на господа нашего Иисуса Христа. Знаю, верю — все в его воле.

Глава 4

Видения Дайлинга

Комната, в которой главный врач клиники «Тихие розы» принимал мистера и миссис Парсел, была большой и нарядной.

Воздух, тишина, свет — всего этого было здесь в изобилии. Мебель была европейского стиля, конца прошлого столетия. Однако она не давила гаргантюанские размеры скрадывала светленькая, легкомысленных рисунков обивка. Ею были покрыты и стены, и потолок. Окно отделяло от комнаты мелкая, металлическая сетка золотистого цвета. Пепельницы были намертво прикреплены к столам, столы и кресла — к полу. Джерри провел туфлями по пушистому белому ковру, подумал: «Здесь он, наверно, проводит первый осмотр будущих пациентов». Рейчел тоскливо поежилась, достала из сумочки сигареты. Главный врач галантно щелкнул зажигалкой: «Миссис Парсел». «Благодарю», Рейчел подумала о том, куда девается вся галантность этого еще не старого и такого благообразного внешне джентльмена, когда он избивает своих пациентов. О частых случаях жестокости, даже садизма (правда, больше в муниципальных клиниках, но и в частных тоже) писалось и говорилось много и пространно. Сквозь легкое облачко дыма Рейчел еще раз взглянула на седоволосого румяного эскулапа. Он добродушно улыбался. Впрочем, вздохнула Рейчел, для этого имеется батальон санитаров.

«Джерри убежден, что человечество жило, живет и выживет лишь благодаря звериной жестокости. Которую покрывают сладенькой пленкой любви, добра, справедливости. Но чем же мы, в таком случае, отличаемся от тварей, не мыслящих разумно? Более изощренными методами жестокости?» — Рейчел раздавила сигарету в пепельнице, запах табака стал ей вдруг противен.

— Опираясь на данные всех анализов и текстов, а также на мои личные наблюдения в течение этих месяцев, я вынужден прийти к следующему неизбежному выводу: случай Роберта Дайлинга очень тяжелый… (он помолчал, явно обдумывая конец фразы, решительно заключил)… если не безнадежный.

— Безнадежный, безнадежный, — Джерри хмуро смотрел на главного врача. — Клянусь именами всех святых, я привык думать, что пока человек жив — жива и надежда.

— Какая-то доля процента всегда есть, — согласился тот.

— Но такой случай…

— Если это не противоречит курсу лечения и вашим правилам, мы хотели бы посмотреть на него, — Джерри встал, помог встать жене.

— Милости прошу, милости прошу, — главный врач заспешил к выходу. Здание было внушительных размеров. Они шли по длинным коридорам, переходам, опять коридорам. Всюду тишина, чистота, стерильность. Лишь однажды им встретился у лифта санитар. И вновь никого. Джерри знал, что в стране не хватает госпитальных мест для душевнобольных. Может быть, в этой частной клинике непомерно высокая плата за лечение?

— У вас, по всей видимости, мало больных? — спросил он.

— Видимости, как, впрочем, и слышимости, — никакой, обыгрывая его слова, спокойно ответил главный врач. — Такова конструкция здания, оно построено по удачному в высшей степени проекту. А больных больше, чем должно и можно. И очередь есть внушительная.

— Хотел бы я посмотреть хоть на одного, кто выходит из вашего заведения исцеленным, — сказал Джерри и в ожидании ответа даже остановился. Главный врач не сказал ни слова, лишь бросил на ходу через плечо неприязненный взгляд на любознательного посетителя…

Одиночная палата, в которой находился Дайлинг, была под стать приемной главного врача — большой и светлой. Однако превалировал белый цвет и мебель была минимальной — кровать, кресло, стол. За ним сидел Роберт и что-то быстро, сосредоточенно писал.

— Как видите, — объяснял главный врач, — вся эта стена сделана из бронированного стекла. Сейчас мы пациента видим, а он нас — нет. Сейчас, он переключил рычажок на противоположной стороне коридора, — видимость двусторонняя.

Дайлинг задумался, взглянул прямо в лицо Джерри, встретился с ним глазами. Парсел помахал рукой. Дайлинг нахмурился, оглянулся, словно ища глазами того, с кем здоровались.

Пожал плечами, вновь посмотрел на Джерри, как бы говоря: «Вы же видите — там никого нет». И опять принялся писать.

— никого не узнает, — главный врач говорил тихо, сосредоточенно, — в контакт вступает крайне неохотно, аппетит скверный. Занят либо самосозерцанием, либо диалогом с собой.

Ежедневно проводит за письменным столом восемь-десять часов.