Правитель империи

Слава богу, пригласила к себе пожить мамина сестра в Лос-Анджелесе. И денег на проезд выслала. А то хоть пешком иди. Тетка Анжелика оказалась очень доброй. Детей у нее не было, и они жили вдвоем с мужем в ладном особняке на северо-западной окраине города. Лион был менеджером местного отделения одной из крупнейших авиакомпаний. На второй день за ужином зашел разговор о моем будущем. «Общегуманитарный колледж — продолжать учебу для все сейчас непозволительная роскошь!» — безапелляционно заявила тетка Анжелика. «И не спорь, Нэнси, — рассудительно заметил, обращаясь к моей матери, Лион. — Анжелика знает, что говорит, и я знаю». Тут он повернулся ко мне и продолжал: «Наша компания производит набор девушек на курсы стюардесс. Хочешь поехать в Нью-Йорк, попытать свою судьбу?». «Хочу! — чуть не крикнула я. — Только… Примут ли меня?». «Примут, — самодовольно протянул Лион. — Шеф подготовки — мой приятель. Твой колледж как раз тут очень пригодится». «Господи, колледж, — вздохнула мама. — Что ее, в министры определяют? Стюардесса». «Мамочка, — сказала я как можно спокойнее, сделав вид, что не заметила пренебрежения в ее тоне. — Мне надо развеяться. А там видно будет». «Конечно, — поддержала тетка Анжелика, не зная, в чем дело, но полагая, что она понимает меня как нельзя лучше. Пусть девочка мир посмотрит. И платят там хорошо. А?». «Отлично платят, подхватил Лион. — И устроиться туда го-раз-до труднее, чем в труппу Баланчина».

Ах, лучше бы я туда не устраивалась! Перед дядей Линдоном я виновата, что не простилась с ним. Перед Джеромом виновата в том, что не захотела разделить с ним тяжкий крест его судьбы. На курсах стюардесс я встретила человека, который ввел меня в страшный грех — я возненавидела его самой лютой ненавистью. Это был тот самый приятель Лиона, шеф подготовки.

Франц Чарнитцке. Он был огромен, я бы сказала — слоноподобен.

Даже по телевидению во время трансляции матчей борцов-супертяжеловесов я никогда не видела такого огромного мужчину. Руки его были как две оглобли, голова как таз, глаза как блюдца. Голос грубый и хриплый. Когда он начинал говорить, казалось, кто-то дует в огромную медную трубу.

В его вместительном кабинете собралось двенадцать претенденток. С каждой из одиннадцати разговор был короткий.

Франц отбраковывал их, словно выбирал для себя вещь в универмаге: у одной не подходил рост, у другой цвет волос, у четвертой улыбка, у седьмой — зубы… Наконец, мы остались с ним вдвоем. «Вот ты мне подходишь, малютка, — ласково прорычал он. — Сейчас сколько времени? Пять часов. Ты где остановилась?». Я сказала, что остановилась в общежитии Христианской Ассоциации Молодых Женщин. «Бордель под набожным покрывалом!». После этих его слов он уже стал мне отвратителен. тут же он предложил: «Значит, план такой — сейчас едем на океан.

Купнемся — и ужинать». Я вынуждена была согласиться.

Ресторан был японский, и Франц разговаривал с мэтром и официантом по-японски. Чем он кормил и поил меня, не знаю.

Помню только, что отключилась я прямо там, в ресторане, сидя за столиком. Голова была ясная. Вдруг словно кто сзади ударил по ней молотком. очнулась я в темноте. лежала и ни о чем не думала. Попробовала пошевелиться и тут же почувствовала неодолимый позыв к тошноте. Повернулась на бок, упала на что-то мягкое.

Вспыхнул неяркий свет ночника и ко мне склонился совершенно голый Франц. «Что, пришла в себя, малютка?» — засмеялся он, и мне показалось, что кто-то изо всех сил колотит меня по голове. Он легко поднял меня одной рукой, положил рядом с собой. «Через эту постель, малютка, прошли все стюардессы нашей совершенно замечательной компании! — хвастливо заметил он. И ты будешь приходить сюда каждый раз, когда я захочу». Какой раздавленной и униженной я себя почувствовала. Одна, в чужом городе, без средств, без родных. Мне вдруг захотелось его убить. Я набросилась на него, молотила кулаками изо всей силы по лицу и груди. А он хохотал. И чем сильнее я его ударяла, тем громче и обиднее он хохотал. Наконец, ему это, видно, надоело и он легко отшвырнул меня как котенка. «Поиграла и хватит, — сказал он. Мой девиз — спокойствие».

Боже, как я ненавидела этого человека. И как я была бессильна. Я трепетала при одном виде его. И он знал, что я его ненавижу. И плевал на это. Три месяца я была его рабыней. И каждый день придумывала все новые и новые способы, как его извести Расспрашивала девочек на курсах о ядах и особо сильных наркотиках. Однако после двух-трех попыток я вынуждена была прекратить свои расспросы. На меня стали коситься, меня избегали.

Я даже зашла в маленький оружейный магазинчик где-то на окраине и приценилась к дамскому пистолету. Вроде бы он мне нужен для самозащиты. Великий Боже, я ведь всерьез думала взять на душу самый большой грех лишить другого человека жизни. Да только есть Бог на свете! И он услышал мой плач и мои мольбы. И мольбы всех других жертв Франца.

В один воистину прекрасный день пришло сообщение, что он погиб в авиационной катастрофе, возвращаясь домой из Токио.