Правитель страны Даурия

– А по-человечески ты, паршивка, сказать можешь?! Что ты мне, в соболях-алмазах, антимонию разводишь?!

– И-могу.

– Так объясни, азиат твою мать!.. Что ты мне тут, со своими командир-япошками, валенки шьешь? Я хочу пойти рейдом за русскую границу. До Байкала с казаками дойти. Это тебе понятно?

– И-понятно, господина генерала, – нежно, почти преданно округлила свои сливовые глазенки Сото. – Пойти рейдом. И-осень-то харасо!

– Я уже не раз обращался с письмами к командующему Квантунской армией, к премьеру и к самому императору.

– И-писал письма, господина генерала? И-осень-то харасо!

– Так что там квантунцы теперь говорят: могу или не могу я уйти за границу России? И если могу, то с кем, конкретно, можно поговорить об этом: в штабе армии, в управлении разведки? Кто из генералов или полковников получил или способен получить добро из канцелярии императора?

– Разрешения нет. Японская генерала говорить с атамана о рейде в Россию не будет.

– В таком случае я опять ни хрена не понимаю.

– И-непонятливи, генерала! – лишь теперь слегка, да и то шутливо, возмутилась Сото. – Казаки твои сами ходить за граниса. Ты не разрешал, японский генерала не разрешал, император гневался, а казаки пошли.

– Без всякого разрешения? – уже откровенно нудил атаман, пытаясь окончательно подстраховаться.

– И-осень-то правильно. Конечно же, без разресения.

– Тогда в чем дело?! Сабельно! Мои казаки готовы хоть завтра! Истосковались. И по сабельным атакам, и по России, в соболях-алмазах. Так бы сразу и сказала, что япошки твои попросту хотят умыть руки, да только казачкам моим уже один черт.

Григорий бросился наполнять бокалы вином, однако плавным движением руки Сото остановила его.

– Если казаки станут ходить за граниса, и-осень-то харасо! Но Сталин будет сердиться на генерала Семёнов и писать письма императору Хирохито. Император будет сердиться на генерала Семёнов и будет писать письма командующему Квантунской армии. Командующий будет сердиться и вызывать генерала Семёнов. Что тогда должен будет сделать генерала Семёнов?

– Пардон, извиняться перед командующим и наказывать своих казачьих офицеров не стану.

– И-господина генерала не должен извиняться и наказывать своих казачьих офицеров! – не погашая улыбки, все так же жизнерадостно сообщила ему посланница Страны Восходящего Солнца. – Сразу же после разговора с командующим Квантунской армии господина генерала должен будет сделать себе харакири.

С минуту разудалый вояка сидел перед японкой с такой свирепо-жалкой миной на лице, словно ему только что прямо в глаза.

– Что ты только что сказала, азиат твою мать?! Какое еще, к чертям собачьим, хара?.. – умолк Семёнов на полуслове, словно глотку ему проткнули пикой. Даже последний вздох по-человечески испустить не получилось.

– И-если атамана не сделать себе харакири, генерала Умедзу приказет повесить его, – нежно обвила Сото пальчиком вокруг шеи. – В Харбине. На плосчади. Перед всеми русскими эмигрантами Харбина. Это и-осень-то больсой позор. Господина генерала не нужен и-осень-то больсой позор, поэтому господина генерала сделать себе харакири, правда? – с надеждой спросила японка, опять демонстрируя в улыбке свои изумительные зубки.

Семёнов откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Не будь он казачьим атаманом, сейчас бы по-волчьи взвыл и… заплакал. От бессильной ненависти к презренным япошкам и жалости к самому себе. К неудавшейся судьбе своей. В последнее время за ним это водилось – слезливое сожаление за рюмкой водки. Стареть, очевидно, начал.

…Зато теперь все стало на свои места. В Токио хотят разыграть с Советами «карту атамана Семёнова» на самурайский манер: казачки уходят за границу, а сам главком остается в заложниках у командующего Квантунской армией или у кого-то там еще. Поход нескольких тысяч даурцев позволит выявить готовность красных к отражению более масштабного вторжения. То есть саблями и штыками казаков японцы хотят организовать себе полномасштабную разведку боем. Если же при этом Сталин выразит императору неудовольствие, – а «отец всех народов», конечно же, выразит его, – Хирохито заставит главнокомандующего русскими войсками сделать себе харакири или просто застрелиться. Сабельно продумано, азиат твою мать, сабельно!

– Значит, получается так, что мои казаки переходят советскую границу и ведут там бои, однако император и военное командование Японии никакого отношения к этому не имеют? – наконец нашел атаман в себе силы обратиться к Сото.

– И-осень-то правильно, не имеют! – сложила губки японка. И как же чертовски шла ей эта офицерская форма! Ни на одном мужике-японце так не сидела. – Не надо много войска. Нужно посылать две – выставила пальчики, – всего две тысячи маньчжурских стрелков полковника Курбатова. Обязательно полковника Курбатова.

– Нет уже в моих войсках такого полковника, – мрачно молвил Семёнов. – И в квантунском штабе прекрасно знают, что нет. В Германии остался.

– Прикажите ему вернуться, – пожала плечиками Сото.

– Поздно. Черта с два он теперь вернется: из Европы – да в Маньчжурию!