Право имею

Глеб сам убил отца. Человека, спасшего его от чего-то страшного. Человека, гордившегося им.

Слух не возвращался, мир оставался пугающе-звенящим. Глеб даже коснулся уха, чтобы проверить, не пошла ли кровь. Он знал, что так может быть, но все же ощущения были не из приятных, а как раз сейчас слух был ой как нужен.

Кир уже поднимался, плечом опираясь о стену. Глеб снова переключился на него. В подвале ощущался холод, а на Кире не было рубашки. Глеб непослушными руками расстегнул куртку, понёс другу и споткнулся при попытке встать на ноги. Отряхнулся, как от воды, поднялся нормально и накинул на Кира куртку, как одеяло — укрыл с головой. Решил раздражённо: «И так сойдет» и отправился обыскивать трупы.

Ключ от наручников был у отца. Глеб понимал — он не хотел видеть Кира таким же трупом, какие выбрасывали из его дома. Только никак не находил ответа, как он решился выбрать между ними? Почему стрелял? Он мог приставить пушку к своей голове, отец не позволил бы ему умереть. Мог ранить отца. Но в тот момент была паника, была решимость, ответы и варианты стали приходить только теперь.

Приподняв свою куртку, он нашёл, хоть и не сразу, скованные запястья. Едва попал в замок ключом. Думал, что и ладно. Пусть трясёт, в конце концов тут его лучший друг в крови. В конце концов он поссорился с отцом… да, поссорился, так и скажет его людям. Что всё уладил, что отец отпустил его с другом. Главное делать всё быстро и не вызывать подозрений. Куда он денется потом? В тюрьму. Обязательно. Братья его убьют нахер. Причём не просто убьют. У них теперь все ресурсы, чтобы долго и мучительно уничтожать Глеба. И никто не помешает, Глеб сам убил того, кто мог бы.

Кир по-прежнему что-то говорил, орал уже, кажется, и Глеб приложил палец к губам, показал наверх. Сказал, не зная, насколько громко:

— Нас отпустили. Нас просто отпустили. Надо выбираться…

Хотя Глеб не был сильно ранен, ощущал он себя так, словно выстрелом задело и его. Тело было непослушным, деревянным. Они выглядели со стороны так, словно умирающий вёл умирающего. В одном из коттеджей ещё велась стройка, и Глеб накинул капюшон на друга. Столкнувшись с охранником, не зная даже, спрашивал ли он о чём-то, затараторил:

— Папа разрешил, мы всё уладили.

И его почему-то пропустили. Было холодно в рубашке и вязанной жилетке, Глеб вёл Кира как слепого, за собой, тот даже не пытался что-то возражать или отстраниться. Для себя Глеб отмерял: до дороги, потом до остановки. Можно доехать до больницы если транспорт сразу приедет. Но в идеале ловить первую попавшуюся машину. Такси — долго ждать. Дойти до дороги и тормознуть первого же…

Она остановился прямо напротив них — большая чёрная машина семейного класса с вместительным кузовом. Задняя дверца открылась и, без спешки, оттуда выбрался крепкий мужчина без куртки, в тёмных брюках, тёмной водолазке. Нижнюю половину лица закрывала неоновая маска с нарисованным ртом. С водительского места и снова из кузова выбрались ещё двое. Возможно, они что-то даже сказали, но за масками Глеб движений губ не видел.

* * *

Парк расползался чёрной амёбой почти в самом центре города. В советское время здесь были аттракционы, потом долго стояли бетонные скелеты от прежних каруселей, которые сменились незамысловатыми детскими горками. Но и это вскоре пришло в запустение, и парк стал просто бельмом на глазу города, здесь часто не горели фонари. После наступления темноты его старались обходить стороной, даже если была зима и темнело уже в пятом часу вечера.

А уж в первом часу ночи, как сейчас, пустели даже дорожки около парка.

Возможно, кто-то слышал крики. Но парк сам по себе был местом жутким настолько, что мог бы как живой криками заманивать новую жертву. Мало кто сунулся бы в его тёмные недра ночью. С некоторыми это играло злую шутку: с любителями пощекотать себе нервы, и с людьми, вынужденными искать укромное место.

Снег же в парке, которого намело целые сугробы, был сияющий белый, и пятна крови на нём чернели, к тому же в снегу оставались глубокие следы. Здесь невозможно было спрятаться, как раненного зверя женщину выдавало всё, даже собственное хрипящее дыхание. Да и её одежда была совсем не приспособлена для того, чтобы залечь где-нибудь в сугробе: короткая юбка, капроновые колготки и шубка. Можно сказать, что именно шуба дала ей фору — нож запутался в мехе. «Шкура спасла шкуру», — думал охотник. Специально не спешил, шёл уверенно по следам. Цепочка их вела к детской площадке, к выщербленному небольшому домику. Такой наивной казалась попытка спрятаться там. В тишине парка он слышал и едва сдерживаемое дыхание, совсем рядом. Пока правой рукой удерживал нож, левой достал фонарик, театрально включил его в движении, когда направил свет в тёмный проём дома…

Сначала ему показалось, что вместо двери зеркало. Там стоял тёмный силуэт человека в такой же маске. А потом, в следующую же секунду, маска на пол-лица зажглась неоновым, и переносицу взорвало болью.