Право на скелет

Но годы идут, а Ваня человек импульсивный, но добрый… Он уехал в город, вырос, потом вернулся и долго жил один… Он знал, что Нахимов никогда не оставит его в покое. Его и его близких. И – ты уж прости за прямоту, – но он никогда бы не женился, зная, что Нахимов жив. Да, прежней злости давно нет, и Иван, может, и не собирался убивать Нахимова. Но лучше уж так, чем наоборот… Нахимов… Он ничего не забывает. Я знал, что рано или поздно, но Нахимов найдет средства пролить кровь заклятого врага…всегда находил. Но всё же возвращаться на зону ему не очень-то хотелось, раз с годами он стал осторожнее… Ни сучка, ни задоринки – никто и никогда не ответит ни за Антона, ни за тракториста.

Я нашел его в тот же день, как он утопил Антона. Я знал, что Антона, так же, как и тракториста, ему не предъявят – ни свидетелей, ни реальных доказательств. Заявление и свидетель есть только по изнасилованию. Ну что ему дадут за это? Год? А потом он вновь выйдет и прирежет Ивана. Я предложил ему негласный договор: я не трогаю его, а он пока не трогает Ивана. Мне нужно было хотя бы выиграть время. Ваня не знал… Нахимов дал мне слово, и я уверен, он не нарушил бы его… Но на горизонте тогда не было тебя, – он с сожалением помолчал. – Подстроить Ванино «наказание» так, чтобы следствию не за что было уцепиться, Нахимову было трудно. По жизни они не пересекались, на провокации Ваню не подцепить, болевых точек в виде близких людей у Вани не было. Может, это все продолжалось бы еще долго, но тут появилась ты. Это был шанс для Нахимова. Если он пока не может подступиться к самому Ивану, то он может хотя бы сделать ему этакую «маленькую гадость», уничтожив близких ему людей… Тем более, если они сами так и лезут к нему в руки. Ну зачем ты ему глаза мозолила?

Дядя Паша затянулся и пустил в ночное небо облако дыма.

– Нахимов понял, что у него, наконец, появился некий рычаг давления на Ванину психику. В твой дом его привела случайность – в заброшенный дом легко попасть. И если поначалу он иногда скрывался в твоем доме, не зная, кто его новый хозяин, то узнав, что ты – девушка Ивана, стал специально искать встречи с тобой. Последние дни – ты не знаешь, ведь вы почти забросили поиски – он не очень-то скрывался и ждал тебя в доме иногда даже днем…

– Да, пока он не знал, что я с Иваном, он ко мне относился явно лучше, – зачем-то промямлила Аня.

– Сначала я надеялся, что у тебя получится уговорить Ваню уехать жить в город. Когда понял, что Ваня не изменяет своим привычкам, я пытался убедить тебя, что надо уехать тебе. Ты уж прости, если обидел… Когда Нахимов приходил ко мне тогда, на стакан водки – помнишь? – я просил его не трогать тебя, но он не дал мне такого обещания…

– И Вы меня простите…

– Ну, ничего, ничего… Еще повоюем. Когда Ванькин отец умирал, он велел мне приглядывать за сыном. Ванька тогда шпаной был, и неизвестно было, какой путь он себе выберет. Но он сам себя человеком сделал. А я до сих пор приглядываю… Я асфальт выгрызу, я погоны сложу, но Ваньку из тюрьмы выну! – Он докурил сигарету, бросил окурок и вернулся в здание.

Аня на ватных ногах вышла под звездное небо и села за руль его машины. Всё здесь, в машине, было уже такое родное и хранило его энергетику… Аня не знала, что будет дальше, но одно знала точно: что больше она никуда не уедет, пока все не прояснится, сколько бы времени это ни заняло – день, месяц, год… Больше она никогда никуда не уедет.

Аня катилась по ночному шоссе, как во сне. Черная ночь окутала ее, охватила, обняла. Все небо усыпали звезды. Всего сутки назад он обнимал ее и говорил, что всё будет хорошо… Внезапная злость охватила Аню. Домой к Ивану она не поехала. У нее было одно незаконченное дельце в этом проклятом доме… Вдавив газ до пола, она не ощущала страха скорости. Въехав чуть ли не на крыльцо, она бросила машину Ивана открытой, схватила из багажника топор – инструменты он давно уже перестал выкладывать – и, включив фонарик, пошла на огород, не ощущая ни тяжести топора, ни жжения крапивы, вымахавшей выше ее роста, которая бурным потоком хлестала ее со всех сторон. Была полночь, и деревня молчала. Только цикады нещадно звенели в ушах. Тьма, непроглядная тьма кругом, вечная тьма…

Чёрная кошка, как в первую ночь, снова бросилась ей под ноги. Но Ане больше не было страшно. Ярость бушевала в душе ее.