Правосудие бандитского квартала

На этот раз я приготовилась получше, успела глубоко вдохнуть. Но это не спасает от воды, заливающейся в нос. Дергаюсь, бьюсь, как рыбка, попавшая на крючок. Кажется, про меня вообще забыли. Мозг уже разрывается от напряжения, когда меня вытаскивают на поверхность, позволяют вдохнуть и вновь опускают. Мне чудится, что это был последний мой вдох. Потом будет выдох, и вода наполнит мои легкие. Думать, рассуждать уже не способна.

– Кто тебя подложил адвокату? – слышу вопрос и только после этого соображаю, что меня вытащили.

– Хорошо, я скажу правду. Только поставьте меня на ноги.

– Неправильная последовательность, – ухмыляется Толстый Генри.

– Я развела его на деньги, – вру я. Не говорить же, что Тони поручил мне исполнить приговор Синдиката. – Бросилась ему под машину, чтобы он потом заплатил мне.

Бывший коп мне пока не верит, и это плохо. Очень плохо. Продолжаю врать.

– Кабриолет я угнала, наряд позаимствовала у подруги. Ну, а то, что потом я переспала с адвокатом, то зачем мне было отказываться?

– Ты не взяла с него денег, – напоминает Толстый Генри. – Шлюхи так не поступают.

– Я смогу получить с него еще больше, при следующих встречах. Он оказался у меня на крючке.

Во взгляде Толстого Генри появляется что-то человеческое. Ну, конечно, он, как любой коп, сперва пытается раскрутить меня на большее. На то, чего я, по его мнению, не делала. Естественно, я начну оправдываться, скажу правду, ну, а потом он готов поверить и в меньшее зло. Если знаешь логику человека, то можешь и предвидеть его поступки. Скверно будет, если он мне не поверит на этот раз.

Толстый Генри закуривает толстую вонючую сигару, лениво выпускает дым мне прямо в лицо. Кажется, поверил.

– Я могу после каждой затяжки прижигать сигарой твое смазливое личико, – говорит он. И тебе придется работать только под покровом темноты, чтобы никто из клиентов не увидел твоего уродства.

Если Толстый Генри говорит, что «может», значит, уже не «станет». И я уже знаю причину, почему он мне поверил. Тони все-таки заботится обо мне как о своей дочери. Он не хочет, чтобы моя миссия закончилась смертью. Он не желает терять свою Мэвис Клер. Не зря же он дал мне новый мобильник, в который предварительно забил самые безопасные контакты. Вот люди Толстого Генри и пробили их, после чего посчитали меня безобидной аферисткой.

– Я могу, но не стану, – словно читает мои мысли коп. – Теперь слушай меня внимательно. Очень внимательно, потому как от этого зависит твоя жизнь.

Я и слушаю его, это в моих интересах.

– Твоя жизнь в нашем городе не стоит и фальшивой стодолларовой бумажки, – самоуверенно заявляет Толстый Генри, не догадываясь, на кого я работаю. Он-то уверен, что я шлюшка-проходимка. – Никто и не хватится тебя. Но ты останешься жить. И вот мои условия. С этого дня ты не подойдешь ближе чем на сто футов к Роберту Камински. Приблизишься к нему, только если я тебе это прикажу. И будешь отрабатывать один раз в неделю по моему звонку.

– Согласна, – говорю я.

– Я не спрашиваю твоего согласия, потому что у тебя нет выбора. Бочка с водой остается в этом подвале. И она ждет тебя, если решишь нарушить мои условия. Окуни-ка ее еще разок, чтобы запомнила, а я подумаю, стоит ли ее доставать.

Веревка скользит через крюк. Я еле успеваю набрать воздуха. Голова исчезает под водой. Держат меня долго, чтобы хорошенько дошли слова Толстого Генри. Но я уже не боюсь, знаю, что снова увижу свет.

Наконец, я вновь могу дышать. Толстый Генри смотрит мне в глаза, словно собрался пробуравить меня взглядом и забраться в мозг. Но только зря он так – в моих мыслях ему будет сложно разобраться. В этом смысле у нас разные весовые категории. Он не знает и половины слов, которые известны мне.

– Пока живи, – произносит Толстый Генри.

Я так устала и измучилась, что даже не чувствую, как меня снимают. Словно это происходит с какой-то другой девушкой. Со мной не церемонятся, заталкивают в машину и везут по улицам, наклонив голову так, чтобы я не видела дороги. Понимаю, где оказалась, лишь когда меня выталкивают из машины. Прямо так, как я и была – в одних кружевных трусиках. Это на границе Старого Города. Копы не сумасшедшие, чтобы везти меня дальше. Проститутки не терпят чужаков. Слышится нездоровый смех, мне бросают скомканное платье и сумочку. Обдав меня дымом из выхлопной трубы, машина с визгом протекторов совершает резкий разворот и исчезает за углом.

Я сижу на асфальте. Даже не осталось сил одеться. Надо мной горит, потрескивая, фонарь. Из темноты выходит одна из наших, на ней облегающая короткая кожаная юбочка и узкая полоска блестящей кожи вместо лифчика, присматривается ко мне.

– Сильно перепало тебе, сестренка?

– Бывало и похуже, – отвечаю я.

– Вставай. Сидеть на дороге – не лучший выход. Тебе хоть заплатил этот ублюдок? – косится проститутка в ту сторону, куда умчалась машина.

– Еще заплатит, – нервно смеюсь я.

– Не сомневаюсь.

Мы добираемся до моего дома.

– Нужна будет помощь, обращайся, – прощаюсь я со своей провожатой.