— Если я нарушу заповедь, не исполню завета «не убий», то быть мне в неоплатном долгу. Я скорее отрежу свои конечности и принесу их в жертву!
Родственники увещевали Ань-цзюня, но тот не внял их уговорам. Прошло еще два года. В первом году под девизом правления Вечное начало (420) Ань-цзюнь снова заболел. Дыхание оборвалось, но в сердце еще теплилась жизнь, и родные откладывали похороны. А на седьмую ночь тем, кто присматривал за ним, почудилось, будто ветер прошелся по его ногам и тронул погребальную накидку. И сразу же Ань-цзюнь ожил и подал голос. Родные вначале попадали от страха, а затем разбежались кто куда. Вскоре Ань-цзюнь мог двигаться и наконец попросил есть и пить. Родственники обрадовались и спросили, откуда он пришел. Ань-цзюнь рассказал обо всем, что с ним случилось.
Сразу же появился человек, с виду посланник, в сопровождении нескольких десятков воинов с мечами и приказал увести Ань-цзюня. Сопровождавшие его воины собирались связать Ань-цзюня, но посланник их остановил:
— У этого человека есть заслуги. Не связывайте его!
Они прошли более трех сотен ли и прибыли к прекрасному дворцу. То была городская управа. Посланник провел Ань-цзюня через помещения, похожие на присутственные места. В последнем Ань-цзюню вручили бумагу и кисть.
— Двадцать четыре раза напишите имя, которое Вы носили до смерти, — приказали ему.
Ань-цзюнь, как ему было велено, принялся писать свое имя. Он написал его лишь несколько раз, когда вошел чиновник для поручений и крикнул громовым голосом:
— Ань-цзюнь, войдите!
Когда он вошел, ему объяснили приказ о переводе в следственную тюрьму. Служки заспорили:
— В большие колодки его! — говорил один.
— У этого человека много благодеяний. Ограничимся колодками в три чи, — возражал ему другой. Служки долго препирались, да так ничего не решили. Они принялись смотреть бумаги, долго их изучали и наконец надели на Ань-цзюня колодки в три чи. Потом Ань-цзюнь увидел знатного и прекрасного собой господина со свитой в несколько десятков человек.
— За что ты попал сюда? — спросил он Ань-цзюня.
Тот подробно и по порядку рассказал свое прошлое, и знатный господин сказал:
— У твоего дяди были преступления. Однако записями подтверждается, что у тебя были кое-какие благодеяния. Потому тебе разрешено пока располагать собой по своему усмотрению. Теперь ты сможешь обжаловать решение в суде. Я с детства дружил с твоим отцом и видел тебя еще маленьким. Ты можешь, как когда-то, пойти со мной погулять.
Служки ада не соглашались снять с Ань-цзюня колодки, говоря:
— Мы не имеем на то распоряжения начальства, а самоуправствовать нам не позволено.
— Доверьте его мне. Я не дам ему бежать, — настаивал господин, и тогда служки освободили Ань-цзюня. Вместе со знатным господином Ань-цзюнь обошел многие ады, обозрел разные виды мучений. Эти мучения сходны с теми, о которых было рассказано в предыдущих записях. Они обошли еще не все ады, когда появился глашатай и изрек:
— Начальник управы вызывает к себе Ань-цзюня!
Ань-цзюнь перепугался и умолял знатного господина заступиться за него.
— Ты сам не совершал преступлений. Так что говори все как есть и ни о чем не печалься, — успокоил его господин.
Ань-цзюнь подошел к управе и увидел несколько сотен человек, закованных в кандалы. Он вошел в управу вместе с ними. Ань-цзюнь был третьим по списку. Они подошли к ступеням. Человек в парадной одежде и с короной на голове встал перед узниками и зачитал перечень их преступлений. О первом он говорил, что, вступая в брак, тот поклялся супруге не оставить ее, даже если у них не будет сына. Этот человек был из рода Возливающих вино[128]
; жена его также чтила Дао. Вместе они руководили народом. У него была ученица — девушка из знатной семьи. Он совратил ее, а от жены отказался. Та подала на него жалобу в суд. Начальник управы объявил приговор:— Ты нарушил клятву великой верности, данную супруге. Однако одно преступление не карается дважды, а один раз ты уже наказан. Учителя чтят наравне с отцом и государем, а ты совратил девушку. Ты нисколько не лучше отца, развратившего сына! Передать его в отдел наложения наказаний!
Вторым зачитали донесение на женщину, фамилию и имя которой Ань-цзюнь запамятовал: помнил только, что ее семья живет в деревне Хуаншуй, уезда Гуаньцзюнь, округа Наньян. В семье она управлялась у плиты, и ей благоволил бог домашнего очага Цзао[129]
. Однако женщина любила поспать, а младенец тем временем ползал на четвереньках взад-вперед и гадил в посуду. Женщина просыпалась, принималась молиться богу Цзао, а затем только все мыла и чистила до блеска. Свекор ругал ее бранными словами, говоря, что нет никаких законов Неба и духов умерших, если боги дозволяют разводить такую грязь. Начальник Приказа домашнего очага узнал об этом и доставил женщину сюда. Начальник управы сказал:— Спать сверх меры не есть преступление, а с малого несмышленого дитяти спрос невелик. К тому же она уже просила богов быть к ней милостивой. Здесь нет преступления. А вот свекор, отринувший Путь и возведший хулу на души умерших, должен быть доставлен сюда!