Чувство опасности будит. Я стряхиваю навалившийся было сон. Шаги приближаются. Я открываю глаза и вижу, как расползаются по погружённой в полумрак стене и с ребристыми бетонными перемычками потолку длинные, безобразно искажаемые плоскостями помещения тени. Я поднимаю голову — крадущаяся по-крысиному из углов и меж-кроватных промежутков толпа будто замирает. В проходе мелькает противная улыбка на всё грушеподобное лицо Борисова. Я пытаюсь вскочить на ноги, но с кровати сзади накидывают одеяло. Тёмная.
Удары через два одеяла не больны. Здесь скорее символический эффект унижения. Меня держат, но я вырываюсь из-под одеял, вскакивая, наношу снизу два удара в подвернувшееся лицо Ломовцева. Два чётких удара, хлёстких и с хрустом, и тяжёлый табурет проваливает меня в обдающую жаром и холодом одновременно, сырую, липкую пропасть.
В объяснительной записке замполиту я пишу, что поскользнулся и упал. Очевидно, дневальные не протёрли насухо пол, и Ломовцев тоже споткнулся и два раза ударился о быльце кровати. Эти быльца в армии такие крепкие, что на Ломовцева страшно смотреть, левая половина его лица распухла, глаз заплыл и налился кровью. Капитан Доренский долго пытает нас, но так ничего и не добивается.
Расположение разведроты на третьем этаже кирпичной, постройки шестидесятых годов, казармы. Заместитель командира второго взвода старший сержант Остапенко занят построением своего личного состава.
По команде «Строиться вниз!» мы должны сбежать по лестнице, обогнав товарища старшего сержанта, построиться и при появлении его в дверном проёме заорать: «Смирно!» Нас почти тридцать человек, лестница узка, кто-нибудь всегда не успевает, следует команда: «Отставить. Строиться вверх!»
Остапенко, наигранно картинно, по-дембельски медленно, спускается по лестнице. Он давно уже в силу своего высокого инструкторского положения сжился с этой ролью уставшего до крайности от длительной службы начальника-ветерана. Всем своим видом он говорит: «Как мне всё это надоело, и особенно эти бестолковые духи».
Мы слетаем по ступенькам уже как акробаты, теперь не получается со «смирно». Остапенко выходит, а «смирно» звучит не сразу. Команду должен подать один человек, а мы в суматохе не решили, кто это будет. Потом команда подаётся, но кто-то нечаянно толкнул Остапенко на лестнице, и он недоволен: «Строиться вверх!»
Проходит полчаса, а Остапенко не может добиться слаженности, он устал, ему надоело хождение по лестнице, и он просто высовывает круглую, с мелкими чертами лица и чубчиком голову из окна для того, чтобы крикнуть: «Отставить!» И мы не несёмся, а уже еле волочимся по лестнице вверх.
Когда всё как нужно, и скорость, и «смирно», старший сержант Остапенко нехотя спускается. Ломовцев опять во всю силу лёгких орёт: «Смирна!» И мы бежим в столовую. Бежим, потому что время на приём пищи истекло. За грязными, с объедками, столами мы за одну минуту запихиваем в себя то, что осталось после сапёров и пехоты, заливаем это холодным чаем, и снова бежим. Теперь мы не успеваем на тактику.
Марш-бросок вечен, он переходит в пытку. Не разбирая дороги, сквозь вязкие брызги луж, мы бежим по тактическому полю и по команде переходим на шаг. Я иду. Я иду, и не могу больше идти, ноги пудовыми гирями сковала усталость. Но нагруженные вещмешками спины уходят вперёд, отставать нельзя. Я иду за ними, и не могу идти. А сквозь пелену сознания проносится команда: «Приготовиться к бегу!»…
В пять утра нас поднимают по тревоге. Мы получаем оружие, и около шести рота начинает движение.
Каждый взвод идёт по самостоятельному маршруту с ориентирами и азимутами. В 8.00 собравшаяся рота должна завтракать на поляне в лесу, в месте общего сбора. Взводы вышли через КПП-2. Первый взвод свернул по развилке вправо, позже разделились маршруты третьего и второго.
До места сбора не больше десяти километров по лесу, и два часа на их преодоление тренированным разведчикам более чем достаточно. Но ни замкомвзвод, ни командир второго отделения младший сержант Верещагин о движении по компасу с заданными азимутами не имеют никакого представления. Задача оказывается не простой.
Когда мы, отсчитывая пары шагов от развилки, не находим уже первый ориентир «перекрёсток лесных дорог», становится понятным, что на второй мы тоже не выйдем. После того как Остапенко говорит: «Ну их на хуй эти пары шагов! Я помню, мы туда ходили, когда я ещё курсантом был», — движение разведгруппы принимает спорадический характер.
После 8.00 мы всё чаще переходим на бег. Около девяти мы выскакиваем на бетонку и непрерывно бежим минут сорок: благо ноги уже не те, что в начале службы.
Дымок полевой кухни мы находим в 11.45.
После школы я пытался поступить в Рязанский военный институт воздушно-десантных войск, но не прошёл по конкурсу и офицером так и не стал. Не стал я и сержантом, пройдя подготовку по специальности «командир отделения разведки».