Предатель рода

Он тихо усмехнулся.

– Именно так я и подумал.

– Хорошо, что не спросил.

Ичизо на мгновение замолчал, и в его голосе стало проявляться недовольство.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что я тебя не знаю? Я знаю тебя с прошлого весеннего фестиваля.

– Узнал меня после одного взгляда через заполненную толпой комнату и трехминутного разговора о поэзии?

– Я знал, что ты красивая. Воспитанная. Обладаешь острым умом и романтической душой.

– Да неужели? Значит, я романтик?

– Поэзия не отзывается в каменном сердце, Мичи-чан.

Она помолчала, водя одним пальцем по мышцам внизу живота, которые напоминали пейзаж с твердыми предгорьями и глубокими долинами. И тысячью мурашек, бегущих по коже.

– А почему бы нам не пожениться? – Теперь Ичизо действительно нахмурился, осторожно убрал ее голову с груди и приподнялся, чтобы посмотреть ей в глаза. – Я знаю тебя лучше, чем Хиро знает леди Аишу, а они собираются пожениться.

– Чтобы страна не погрузилась в хаос, – ответила Мичи. – Чтобы возродить династию, которая правит уже два века. Не думаю, что империя рухнет или чудесным образом возродится к жизни, если мы придадим официальный статус нашей маленькой интрижке, мой господин. Не говоря уже о трудностях, с которыми мы можем столкнуться, втискивая наших гостей в эту приятную маленькую тюремную камеру.

– Интрижка? – Он моргнул. – Вот, значит, как ты думаешь обо мне…

– Лучше это, чем альтернатива.

– Какая? Что я тебя правда люблю?

Она пристально посмотрела ему в глаза, наблюдая за зрачками и пытаясь понять, что же ей делать.

– Ты всё еще веришь, что я участвовала в восстании Кагэ, – ответила она. – Это как если бы судья допрашивал подозреваемого. – Слегка улыбнулась: идеальное сочетание надежды и страха. – А в конце этой пьесы ты разобьешь мне сердце.

Настороженность в его глазах. Зрачки расширились. Страх? Подозрение? Она, несомненно, попала в точку…

– Я могу сказать то же самое о тебе.

Слишком много болтаешь, глупая девчонка. Слишком далеко зашла. Отступай. Быстро.

Она оттолкнула его от себя после долгого поцелуя, оседлала, прижала его запястья над головой, длинные темные волосы упали ей на лицо. Она наклонилась ближе, окутанная облаком аромата духов и свежего пота, и, чувствуя, как он двигается под ней, выдохнула эти слова нежно, касаясь своими губами его губ.

– Тогда скажи это, мой господин. Скажи, что ты мне не доверяешь. Скажи, что всё это ложь.

– Но это была бы самая большая ложь в мире, – прошептал он, поднимаясь, чтобы поцеловать ее, но она отклонилась назад, и он не смог дотянуться. – Я – весь твой, моя госпожа. В твоей власти. Проси что угодно. Задай любой вопрос, и я отвечу.

Его улыбка казалась искренной. В глазах она не видела скрытых намерений. Он был так хорош в этом.

Так хорош, что это пугает тебя.

– Значит, ты меня любишь?

Она пошевелила бедрами, простейший жест, который мог перевернуть целый мир. Он вздохнул вместе с ней, мышцы дрогнули, когда она надавила на его запястья и снова наклонилась, дыша ему в ухо.

– Правда меня любишь?

Ее губы прижались к его и подарили ему поцелуй, которого он жаждал, вздрагивая под ней.

– Я люблю тебя, – выдохнул он. – Да помогут мне боги, люблю.

Это не может быть правдой.

В ее голове зазвучал голос. Голос девушки, которая видела, как убивали ее семью на площади Дайякавы. Которая стала жесткой, холодной и свирепой среди теней Йиши. Которая жила только для того, чтобы освободить Аишу, не допустить свадьбы, разрушить планы Гильдии и превратить их в пепел. Которая ненавидела этого человека, его хозяев, всю империю со всем ее содержимым.

Это не может быть правдой.

Но пока они, обнявшись, лежали на шелковых простынях, пока его руки скользили по ее коже, пока его дыхание наполняло ее легкие, она почти забыла, кто она, откуда и зачем она здесь. Маленькая девочка из Дайякавы испарилась, выжженная огнем его прикосновений, жаром его кожи, пламенем его языка, и осталась только она – женщина, любимая и любящая, чистая, без шрамов и без страха под задыхающимся небом.

Это не может быть правдой.

Она почти забыла.

Это не…

Почти.

Это

…

25

Стимул

Кровь.

У него на когтях. На языке.

Буруу очнулся на черном стекле, ветер выл и заливал ему глаза и раны морскими брызгами, вызывая острое дезинфицирующее покалывание. На животе болела рана, и он полизал спутанный окровавленный мех, почувствовав облегчение от того, что порез оказался неглубоким. А вот с его металлическими крыльями дело обстояло хуже.

Куда хуже.