Предатель. Ты врал мне годами (СИ)

— Я не знаю какое оно будет… — едва слышно отзываюсь я. — Я не чувствую его… без тебя, Люба.

Молчит и немного хмурится, а у меня сердце то ускоряет бег, то замедляет. Руки — мокрые и холодные.

— Я не чувствую жизни без тебя, Люба.

— Очень красиво звучит, — прищуривается.

По телу прокатывается дрожь отчаянного напряжения. Я делаю признание за признанием, но она не верит мне.

— Люба… Я не смогу без тебя…

— Сможешь, — вздыхает.

Делаю глубокий вдох, вглядываясь в терпеливые глаза Любы. Кто я без нее?

Наглый, лживый, зарвавшийся мужик, у которого будут деньги, связи и бизнес, но не будет сердца.

— Без тебя… мне будет… никак…

Уйдет Люба, то уйдут и чувства. Я потеряю ориентир, и пойду по легкому пути, на котором я сделаю многим больно, и буду считать себя правым, но в итоге я останусь один.

Разве этого я хочу?

Нет.

Я встаю, и Люба приподнимает бровь. Я хочу почувствовать ее рядом. Хочу почувствовать ее тепло. Хочу согреться.

— Богдан, — шепчет Люба, когда я решительно шагаю к ней, — давай ты хорошенько подумаешь прежде, чем делать глупость.

Она резко замолкает, когда я опускаюсь на пол у ее ног и кладу со вздохом облегчения голову ей на колени.

Теплая и такая родная.

— Без тебя смогу, но не так, как смог бы с тобой, — закрываю глаза.

Закричит и оттолкнет?

От затылка до копчика пробегают теплые и сладкие мурашки, когда Люба касается моих волос, и я готов низко и утробно замурчать от нежности, что накрывает меня с головой.

— Со мной будет сложно, Богдан, — шепчет Люба. — Быть разведенным козлом легче. Я ничего не буду требовать. Не буду ничего ждать.

— Требуй, Люба, — прижимаюсь щекой к ее колену, — и жди. Будь моим сердцем.

Глава 61. Мы есть другу друга

Сейчас я чувствую, что Богдану нужна. Пробегаю пальцами по его коротким мягким волосам и касаюсь его теплого уха.

Без меня он не сопьется и не обеднеет. Без меня его душа разорится. Да, звучит очень пафосно, но это так.

Его упрямство обратится в жестокость и равнодушие. Если ему не напоминать, не держать за руку на пути жизни, то Богдан растеряет все чувства и станет одним из тех, кто находит смысл лишь в деньгах, успешных контрактах и жестких переговорах, в которых он будет морально уничтожать оппонентов.

Вероятно, он станет еще богаче. В его жизни появятся красивые продажные женщины, которые не будут задерживаться, лимитированные тачки, встречи с такими же эгоистичными и богатыми засранцами и многие другие удовольствия, которые далеки от совести, любви и привязанности.

И Богдан идеально впишется в эту картину дорогих соблазнов и эгоистичной жизни: в нем есть та искра тьмы, которая может обратить его в прекрасное чудовище без принципов.

Неужели я позволю хорошему отцу, заботливому мужу стать жестоким и холодным мерзавцем в окружении голодных дамочек и завистливых стервятников.

— Почему ты молчишь? — спрашивает Богдан.

— Представила, каким ты станешь говнюком без меня, — мягко сжимаю его мочку уха. — Голыми бы руками задушила.

Богдан поднимает голову с моих колен, немного отстраняется и заглядывает в лицо:

— Все настолько плохо?

— Очень.

— Тогда надо меня спасать, — кладет ладонь мне на колено и слабо улыбается, — ты же себе не простишь, если я стану говнюком.

Я касаюсь его щеки, скользнув взглядом по его лицу, которое, наконец, смягчилось после этих двух безумных суток.

На меня вновь смотрит мой Богдан.

Не самодовольный козел, который тихо угрожает и рычит, чтобы я его боялась, а мой муж с мягкой улыбкой и теплыми глазами.

А Богдан ведь почти убедил меня, что я его потеряла за правдой.

— Я люблю тебя, — повторяет он и сжимает мое колено. — Люба… — его зрачки расширяются.

— Ты помнишь, как прыгал по лужам? — тихо спрашиваю я.

— Да, — так же тихо отвечает он. — И я очень старался прыгать высоко и поднимать много брызг…

А ты стояла и смотрела. Любовалась? — слышу в его голосе игривость.

— Недоумевала, почему ты прыгаешь в луже перед нашим домом, — честно отвечаю я, — а не перед своим.

— Как ты думаешь почему? — глаза Богдана вспыхивают хитринкой.

— Влюбился? — серьезно спрашиваю я, с трудом сдерживая улыбку.

— Я помню, как мама выводит меня из калитки, а в этот момент к воротам соседского дома тащат ревущую девочку в розовой курточке… Один взгляд, — Богдан не моргает, — и я тебя запомнил, а ты, кстати, как увидела меня, замолчала.

Я тогда по пути домой из садика ела сладкую вату, но я ее уронила, и я разрыдалась от несправедливости этого жестокого мира.

И Богдана помню, но короткой вспышкой. Помню его насупленное лицо и нахмуренные брови, и слова мамы, что мальчики не любят плакс.

— Потом ты заорала еще громче и топнула ногой, глядя мне прямо в глаза, — Богдан вздыхает.

— Это чтобы доказать маме, что плаксы мальчикам нравятся, — хмурюсь я.

— Ну, я и влюбился, похоже… — пожимает плечами и опять улыбается, — кричала ты впечатляюще.

— Я старалась.

Богдан перехватывает мое запястье и целует сначала внутреннюю сторону ладони, а затем касается губами и тыльной стороны.

Бегут мурашки по плечам и спине, когда Богдан поднимает взгляд и вновь прижимается щекой к моей ладони.