Annotation

«Предатели» — второй роман Дэвида Безмозгиса — рассказывает об одном дне из жизни Баруха Котлера, видного израильского общественного и государственного деятеля, в прошлом — знаменитого диссидента-отказника, отсидевшего долгие годы в советской тюрьме. В этот день Котлер нежданно-негаданно встречает человека, в свое время донесшего на него в КГБ. И этот день переворачивает его представления и о событиях своего прошлого, и его планы на будущее. За этот день Баруху Котлеру предстоит не только понять, как и почему друг его предал, но и понять, как и почему сам он сейчас предал жену, которая долгие 13 лет боролась за его освобождение, и детей.

Дэвид Безмозгис

Убежище

Один

Два

Три

Четыре

Пять

Заложник

Шесть

Семь

Восемь

Девять

Встреча

Десять

Одиннадцать

Двенадцать

Тринадцать

Четырнадцать

Восхождение

Пятнадцать

Шестнадцать

Семнадцать

Восемнадцать

Кода

Коротко об авторе

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

Дэвид Безмозгис

Предатели

Роман

Посвящается Мэй, Лене и Еве

Когда Адер услышал, что Давид почил с отцами своими и что военачальник Иоав умер, то сказал фараону: отпусти меня, я пойду в свою землю. И сказал ему фараон: разве ты нуждаешься в чем у меня, что хочешь идти в свою землю? Он отвечал: нет, но отпусти меня. 3 Цар., II:2І-22

Борьбы за национальное освобождение не может быть без жертв и кар, смертей на поле боя и казней мучеников. Но ничто на свете не способно устоять перед самопожертвованием. Давид Разиэль^[1]

Убежище

Один

В тысяче километров от места, где разворачивалась очередная великая драма его жизни и молот Господа гвоздил Иудейские горы, Барух Котлер сидел в холле ялтинского отеля и наблюдал за тем, как его молодая подруга пререкается с администраторшей, миловидной блондинкой, — та выслушивала упреки с замкнутым, упрямым выражением лица. «Сразу видно, русская», — подумал Котлер. С такой угрюмой, надменной миной русские встречали оккупантов всех мастей. В ней читалось бессмысленное, беспощадное нежелание сдаться — гордость и проклятие русского народа. Лиора продолжала упорно что-то доказывать девушке, и это говорило о том, что она дитя иной культуры. В Израиле, стране, славящейся своей строптивостью, спор был спортом и затевался как ради спора, так и в надежде добиться своего. Но в крымском отеле в разгар сезона от этой левантийской привычки спорить пользы не было. Изменилось многое: появился этот современный отель и еще другие такие же, отдыхающие одевались по-западному и держались с нагловатой живостью и апломбом обеспеченных людей, вокруг наличествовали все признаки прогресса и преуспевания — но если копнуть глубже, то, по сути, ничего не изменилось. Стоило лишь взглянуть на эту девушку и на ее лицо. Человеческий менталитет — крепкий орешек, явление загадочное и примитивное, не любящее перемен. «Правда, сегодня такую точку зрения сочли бы рискованной», — подумал Котлер мрачно, но не без приправленного иронией удовлетворения, — а из-за таких вот рискованных высказываний он и угодил в нынешнюю передрягу.

Лиора у стойки администратора развернулась и направилась к нему. Он смотрел, как приближается эта умная, энергичная еврейская девушка: темные кудри разлетаются, черные глаза негодующе сверкают, и вся ее плотная, крепенькая фигурка выражает возмущение. Со стороны могло показаться, что это любящая дочь приехала на отдых со своим папашей. Что-то многовато развелось якобы отцов и дочерей, решивших провести отдых вместе.

— Эта корова говорит, что у них нет нашей брони, — заявила Лиора. — Наглое вранье. Меня так и подмывало ей объяснить, с кем она имеет дело.

— Несомненно, это произвело бы на нее глубокое впечатление.

— Зря ты так себя недооцениваешь.

— Уж в чем-чем, но в этом меня нечасто обвиняют, — заметил Котлер.

— Лично мне не до смеха.

— Ну хорошо, Лиора, что ты предлагаешь? Написать открытое письмо, объявить голодовку?