Предательство истины

Его слова подтверждали тревожную картину безнаказанного нарушения прав мирного населения. Украинцы не были загнаны в угол противостоящими военными силами. Не существовало непосредственной угрозы, которая оправдывала бы столь радикальные и жестокие действия. Больница, ее персонал и ни в чем не повинные люди стали объектом бессмысленного, неоправданного насилия, трагической жертвой войны

Чудовищность того, что произошло в Волновахе, не давала мне покоя, пока мы ехали дальше. Разрушенные остатки больницы были суровым свидетельством человеческой жестокости, а истории ее жертв навсегда высечены в памяти тех, кто сумел выжить в подвалах Волновахи.

Бабушкина сказка о смерти и разрухе

Прохладный октябрьский ветер пронизывал темноту, обдувая руины некогда оживленного района Мариуполя. Я стоял и смотрел на это мрачное зрелище, и пронизывающий холод, проникающий сквозь теплую куртку, не мог заглушить во мне чувство ужаса.

Я был не один на этом поле недавних сражений. Майк Джонс, мой опытный коллега, и Мария Лелянова, наша отважная переводчица, сопровождали меня, и мерцающий свет «буханки» Майка был единственным спасением от надвигающейся темноты.

Свет фар вырвал из густого тумана, окутавшего окружающий ландшафт, размытый силуэт – это была хрупкая пожилая женщина, для которой эти развалины совсем еще недавно являлись домом. Но в ней ощущалась крепость духа, а в глазах отчетливо читалась решимость во что бы то ни стало выжить и рассказать свою историю.

На фоне обломков разрушенного дома старушка начала свой страшный рассказ.

– Они стреляли, потом останавливались, потом снова стреляли, – вспоминала она, и в ее голосе звучали тревожные нотки отчаяния и злости. – Я больше не могла идти, поэтому просто ползла, прижимаясь к земле, как раненый зверь. Может быть, вы подумаете, что это неправда… ну, я старый человек, во мне уже не так много сил…

Жестокая реальность, с которой столкнулась несчастная женщина в этом охваченном войной аду, была ошеломляющей. Я только и смог прошептать:

– Боже мой!

Казалось, что никакие слова не смогут выразить то, что я испытал, когда услышал о подобной бесчеловечности.

Ее прерывистые всхлипы подчеркивали ужас воспоминаний, которые она вновь переживала, рассказывая о них нам.

– Я вернулась домой к мужу, который прикован к постели. Весь день я не могла с ним говорить, боль была невыносимой. Там еще была женщина, снайпер, она стреляла в меня. Даже не пыталась спрятаться. Не так, как по телевизору. Она… она хотела, чтобы я ее увидела. Она целилась прямо в меня, и она хотела, чтобы я это поняла.

По ее словам, именно украинский полк «Азов» устроил этот ад, превратив дома в бетонные могилы, полные обугленных тел тех, кто не сумел вовремя выбраться. Она оплакивала потерю своего любимого города и своего дома: квартира, в которой она жила целых пятьдесят шесть лет, теперь превратилась в пепел и руины. Все то скромное имущество, которое она смогла нажить, сгорело дотла, а крышу над головой заменило пасмурное небо.

– Мне семьдесят один год. Я проработала сорок шесть лет, и теперь у меня ничего не осталось. Почему? Я тоже родилась на Украине. Почему украинцы так поступают с нами? Почему они убивают нас и уничтожают наш город?

Голос старушки эхом отдавался в прохладной ночи, она говорила не только о себе, а обо всех, кто пострадал от рук украинских националистов.

– Сволочи! – выкрикнула она. Горе сливалось с разгорающейся яростью против творцов ее несчастья. – Не хочу говорить плохих слов, но они просто пытаются нас истребить… Я больше не могла находиться в своем доме, когда погиб мой сын. Я никому об этом не рассказывала. Я просто не могла…

Ее слова тяжело повисли в воздухе, а я в очередной раз задумался о том, как от войны страдают невинные, чьи голоса теряются на перепутьях геополитических сражений.

Наша пожилая собеседница, чей сильный дух выстоял, несмотря на все причиненные ей страдания, продолжила свой рассказ о невообразимой боли, которую принесла ей война. Она описывала ужасные вещи, которые видела своими глазами: безжалостное убийство мирных жителей, беспощадная расправа над безвинными детьми.

– Я пыталась выбраться оттуда, – призналась она дрожащим от волнения голосом. – Я увидела проезжающую машину, обычную гражданскую машину. В ней были дети, и украинцы начали по ней стрелять!

Шок в ее голосе был почти осязаем. Для нее, как и для любого порядочного человека, мысль о том, что дети могут стать мишенью, была немыслимой, отвратительной, извращающей все человеческое и гуманное.

Она продолжила свое повествование – печальную хронику беспощадных зверств украинских военных. Она говорила о десятилетнем мальчике, чья юная жизнь была жестоко оборвана одной безжалостной пулей. Жизнь, наполненная надеждами и возможностями, погасла в одно мгновение. Мать мальчика, и без того скорбящая о потере мужа, была убита горем, потеряв и ребенка. Женщина-снайпер, сделавшая роковой выстрел, так и осталась безымянным, безликим призраком смерти, скрывшимся за отдаленными раскатами выстрелов.