Предательство Тристана

– Видимо, я немного озабочена, – ответила Светлана. Они вдвоем лежали на огромной кровати фон Шюсслера с балдахином на четырех резных колонках, которую ему прислали из Берлина. Фон Шюсслер потягивал бренди, жевал марципан и болтал. Он был одет в длинный шелковый халат, под которым, как Лана заметила, несколько раз бросив взгляд и испытав, как всегда, отвращение, ничего не было. От запаха его тела – немец не слишком заботился о личной гигиене – ее подташнивало. Она чувствовала обычный ком в желудке – это ощущение она испытывала всякий раз, когда находилась рядом с ним, но сегодня вечером ей было особенно плохо. Она боялась того момента, когда он сбросит свое одеяние, что он собирался вот-вот сделать, и начнется сексуальный акт. Вот именно, «акт» – думала она. Но в этот вечер ее тревога была куда сильнее, чем обычно, из-за того, что она собиралась сделать.

– Конечно, ты должна мысленно репетировать всю свою хореографию, – сказал фон Шюсслер, погладив ее по голове таким движением, словно мимоходом приласкал домашнюю собачку. – Но тебе следует оставлять свою работу на работе, мой цветок. Наша кровать – это священное место. Мы не должны осквернять ее нашими служебными заботами.

Ее так и подмывало спросить, почему он сам никогда не соблюдает это правило, но она сдержалась.

– Это все из-за моего отца, – сказала она. – Я так тревожусь за него.

– Schatzi[80]

, – нежно ответил фон Шюсслер, – прошу тебя, мой маленький цветочек. Ни одно слово из этого досье никогда не станет известно вашим властям! Разве я еще не убедил тебя в этом?

Светлана покачала головой.

– Нет, не в том дело. Это новая работа, на которую его назначили.

– Ах! – неопределенно воскликнул фон Шюсслер, откидываясь на груду подушек. – Ну что ж… – Светлане показалось, что он надеется на изменение темы разговора, чтобы он мог вернуться к жалобам на людишек из посольства или – а это было бы еще хуже – просто сбросить халат.

– Его перевели на новую должность, – не сдавалась Светлана. – Дали новое, куда более важное, место в Наркомате обороны.

Фон Шюсслер сделал еще один маленький глоток бренди и взял очередной марципан.

– Может быть, хочешь, моя дорогая?

Она покачала головой.

– Отца назначили контролером за всеми расходами Красной Армии. А это значит, что он должен проверять все документы по поставкам, по дислокации войск, по закупкам оружия – словом, все бумаги, какие только есть в армии!

Фон Шюсслер испустил утомленное ворчание.

– Это просто невозможная нагрузка для его возраста! Ведь он фактически держит в руках всю стратегию Красной армии! – продолжала она.

В конце концов в водянисто-голубых глазах фон Шюсслера вроде бы промелькнула вспышка понимания. А не было ли это намеком на пробуждение заодно и его свинской жадности?

– Что ты говоришь? Выходит, это очень важная работа, не так ли? Он, наверно, должен радоваться такому продвижению по службе.

Светлана подчеркнуто тяжело вздохнула.

– Все эти документы, которые ему приходится приносить домой и читать до глубокой ночи! Эти таблицы, эти числа – сколько танков и самолетов, сколько кораблей, сколько винтовок, сколько пушек, сколько солдат… Бедный мой отец, эта работа вгонит его в гроб!

– Ты видела эти документы?

– Видела?! Да они разбросаны по всей нашей квартире, мне приходится перешагивать через них! Мой дорогой отец, ведь он солдат, а не бухгалтер; зачем его заставили этим заниматься?

– Но ты читала какие-нибудь из этих бумаг? – Фон Шюсслер пытался говорить небрежно и делать вид, будто его совершенно не интересует навязанный любовницей разговор, но это у него не очень-то получалось. – Я хочу сказать, ты понимаешь, что это за таблицы?

– Руди, там такие маленькие буковки, что у меня болят глаза! Мой бедный отец – ему приходится пользоваться лупой, и после работы с этими бумагами у него бывают такие головные боли.

– Так много бумаг… – рассуждал вслух фон Шюсслер. – Он же должен, наверно, путаться в них, правда? Наверно, твой отец очень организованный человек.

– Организованный? Отец? – Светлана почти натурально рассмеялась. – Когда он командовал войсками, просто нельзя было найти более организованного человека. Но как только дело доходит до бумаг… тут с ним беда! Он всегда жалуется мне, что не может найти ту или иную бумагу, спрашивает, не помню ли я, куда он ее положил…

– В таком случае он не заметит, если какой-нибудь бумаги не окажется на месте, – Лана почти наяву видела, как в мозгу фон Шюсслера начинают медленно проворачиваться колесики. – Очень интересно, мой Красный мак. Очень интересно. – Идея – теперь все это стало его идеей, что определяло успех авантюры, – наконец-то пустила корни в бесплодной почве разума немца.