Предательство Тристана

– Адмирал Канарис выпустил строгую директиву: ни в коем случае не делать ничего такого, что могло бы оскорбить русских. Адмирал исполняет пожелания фюрера, и я, естественно, тоже. Немецкие шпионы здесь не работают. Коротко и ясно.

Теперь Клейст наконец-то понял, почему бюрократ, с которым он встретился ранее, вел себя столь уклончиво и был так напуган. Проведение тайных операций противоречило официальной политике посольства. Ну и трусы!

– Как сказал Гёте, недостаток знаний может быть опасен, – нравоучительно произнес Клейст. – Как нам хорошо известно, любой запрет можно обойти. Особенно такому умному человеку, как вы.

– Напротив. Я строго следую букве закона. Мне сказали, что вы прибыли с личным заданием der Ziege[83]. – Он чуть заметно, одними уголками губ, улыбнулся. Der Ziege, коза – этим оскорбительным прозвищем Гейдрих был обязан своему высокому блеющему голосу. Обершпион Третьего рейха так и не смог избавиться от этой клички, полученной еще в колледже, и до сих пор приходил в ярость всякий раз, когда слышал ее.

Клейст не принял шутки. Он дал это понять выражением глаз, которое сделалось еще серьезнее.

Атташе понял, что допустил промашку. Его насмешка станет известной Гейдриху. Он поспешил поправить положение:

– Больший вес вашему поручению мог придать разве что авторитет самого Гиммлера.

Скрипач кивнул.

– Вы же знаете, что наши шефы близкие друзья. Канарис и Гейдрих живут по соседству, вместе играют в крокет. Гейдрих даже давал дочери Канариса советы по части игры на скрипке. Я слышал, что вы музицируете вместе с Гейдрихом? – Молчание Клейста нервировало Кёстринга, но он все же продолжал: – Ведь, кажется, вы все, работники СД, музыканты?

– Любители, – уточнил Скрипач. – И лишь немногие из нас. Дайте мне список, пожалуйста.

Кёстринг открыл ящик стола, вытянул лист бумаги и вручил его Клейсту. Список имен на двадцать оказался рукописным – русский оригинал был переписан латинскими буквами. Клейст прочитывал фамилии. Несколько функционеров Коммунистической партии Соединенных Штатов, несколько артистов левой ориентации, в том числе негритянский певец и директор мелкого театра. Несколько представителей английского Фабианского общества[84]

, несколько человек, прибывших с деловыми визитами. Помимо имен, в списке имелись даты прибытия и намеченного отъезда, номера паспортов, названия и адреса гостиниц, где они останавливались. В принципе, любой из этих людей мог оказаться агентом, приехавшим в Москву под фальшивым именем, хотя нельзя исключить вероятности того, что все они находятся здесь на законных основаниях. Так или иначе, он должен обойти эти гостиницы и выяснить все, что можно. Это было бы, по крайней мере, хорошим началом.

Клейст поднялся.

– Я ценю вашу помощь, – просто сказал он.

– Еще одно, – напомнил атташе, воздев указательный палец. – С этим у нас наиболее строго. Мы не убиваем русских.

Улыбка Скрипача была напряженной, глаза оставались холодными.

– Я совершенно не намерен убивать кого-нибудь из русских, – заверил он.

Один из портье в вестибюле окликнул Меткалфа, как только он вошел в гостиницу.

– Сэр! Мистер Меткалф! Извините, но вам пришло срочное сообщение.

Меткалф взял сложенный лист бумаги, который вручил ему служащий. От Роджера? – гадал он. Или от Хиллиарда? Нет, ни тот, ни другой, конечно же, не стали бы передавать ему через портье никакое безотлагательное сообщение.

Нет, это не клочок бумаги из блокнота портье, специально предназначенного для того, чтобы постояльцы могли оставлять записки друг другу и обслуживающему персоналу, а плотный лист высококачественной бумаги. Наверху шапка: «Народный комиссариат внешней торговли СССР». Сообщение состояло из нескольких машинописных строк:

«Уважаемый мистер Меткалф!

Настоящим просим Вас немедленно явиться в Народный комиссариат внешней торговли для срочной консультации с комиссаром Литвиковым. Вашему водителю уже даны соответствующие указания».

Внизу красовалась множеством смелых завитков исполненная авторучкой подпись главного помощника Литвикова. Литвиков, народный комиссар внешней торговли, был тем самым человеком, с которым Меткалф вел переговоры. Он и санкционировал его посещение Москвы.

Меткалф посмотрел на часы. Уже поздно, рабочий день у нормальных людей всего мира закончился, но советские чиновники работали по странному распорядку – это он хорошо знал. Что-то случилось и, видимо, достаточно серьезное. Как бы там ни было, избежать этой встречи невозможно.

Водитель ждал в вестибюле гостиницы. Меткалф подошел к нему.

– Сережа, – сказал он, – ну, что, поехали?

На столе Литвикова громоздилось множество телефонов разных цветов. У советской бюрократии имелся один непременный опознавательный знак: чем больше телефонов было на столе у кого-то, тем более важной персоной он являлся. Меткалф уже пытался угадать, не был ли один из этих аппаратов связан прямой линией с самим Генеральным секретарем, обладал ли Литвиков таким рангом. За спиной хозяина кабинета размещались два больших портрета: один Ленина, а второй Сталина.