Предательство Тристана

Он вышел из трамвая на улице Петровка, одной из главных улиц в городском центре. По обеим сторонам тянулись особняки, в которых когда-то жили самые богатые купцы России, дворцы, где ныне размещались гостиницы, посольства, жилые дома и магазины. Он сразу же узнал сложенное из блоков известняка четырехэтажное здание с классическим фасадом. Именно здесь жила Лана со своим пожилым отцом, Михаилом Ивановичем Барановым, бывшим генералом, работавшим после выхода в отставку в Комиссариате обороны. В свое первое пребывание в Москве шесть лет назад Меткалфу несколько раз доводилось навещать ее здесь, так что теперь он по памяти безошибочно нашел нужные окна.

Но он не остановился перед зданием. Вместо этого он прошел мимо, как будто направлялся в гостиницу «Аврора», расположенную в конце квартала. Он миновал несколько магазинов: булочную, мясную лавку, хотя Меткалф сомневался, что там можно хоть что-нибудь купить, и магазин женской одежды, в зеркальных окнах которого он смог проконтролировать обстановку за своей спиной. Одновременно с ним из трамвая вышли несколько женщин среднего возраста, одна женщина помоложе с двумя маленькими ребятишками и старик; никто из них не вызывал опасения. Он остановился, как будто рассматривал жалкие образцы, выставленные в витрине, хотя на самом деле изучал пешеходов. Почти уверенный, что слежки нет, он резко повернулся, пересек улицу и сделал вид, будто изучает плакат, расписывающий прелести отдыха в Сочи. Внезапность его движения заставила бы филера, если бы он имелся, выдать себя резким броском вслед за объектом слежки. Но ничего похожего Стивен не заметил. Теперь он был уверен в том, что не привел «хвост» к дому Ланы. Он прошел до конца квартала, перешел улицу обратно и неторопливо двинулся вдоль ее дома.

В Большом театре Лана находилась под защитой, как и все балерины, а прежде всего ведущие. Здесь с ней было гораздо легче увидеться, по крайней мере на это рассчитывал Меткалф. Поглядев на четвертый этаж, на ряд окон, которые, как он знал, принадлежали квартире отца Светланы, он увидел тень на полупрозрачных занавесках.

В окне вырисовывался силуэт, который Меткалф узнал с первого взгляда, и у него перехватило дыхание.

Перед окном стояла стройная молодая женщина, одна рука была уперта в бедро, а второй она жестикулировала, обращаясь к невидимому собеседнику. Это была Лана, в этом он не мог ошибиться.

Даже ее отдаленный силуэт был потрясающе, щемяще красив. Внезапно он почувствовал, что не может дальше стоять на замерзшем, обдуваемом резким ветром московском тротуаре, когда в доме, на расстоянии каких-то нескольких сотен футов находится Лана. Вчера вечером она презрительно выгнала его, но в ее поведении, кроме презрения – он был уверен в этом, – был еще и страх. Она и сейчас не меньше испугалась бы, увидев его.

Но что же вызвало у нее такой испуг? Неужели просто присущая всем русским боязнь слишком близкого общения с иностранными капиталистами? Или ее страх имеет какое-то отношение к последней связи с фон Шюсслером? Ее о чем-то предупредили? Независимо от источника этой боязни, Меткалф должен был распознать ее во время разговора с нею. И должен был дать Лане знак, что он это понял. Ему непременно следовало разрядить ее опасения, поговорив с нею напрямик.

Остановившись возле соседнего дома, Меткалф вынул из кармана сложенную газету «Известия» и сделал вид, будто читает ее. Так он стоял несколько минут, держа газету перед глазами, а сам в это время внимательно осматривался по сторонам. Наконец, дождавшись момента, когда поблизости никого не было, он вошел в нужный подъезд, а там – у входа не было никакой охраны, так как здесь не жил никто из высокопоставленных членов правительства – взлетел по лестнице на четвертый этаж.

Дверь в квартиру, как и все двери в этом и подобных зданиях по всей Москве, была утеплена: обита кожей, под которой проложен толстый слой ваты. Впрочем, обивка, как хорошо знал Меткалф, предназначалась на самом деле для защиты не от холода, а от подслушивания. Всегда мог найтись человек, который из любопытства или по служебной надобности в неподходящий момент приложит ухо к двери.

Он нажал кнопку звонка и застыл возле двери в ожидании. Его сердце учащенно билось, им владело противоречивое предвкушение радости и беды одновременно. Прошло больше минуты, прежде чем он услышал приближавшиеся из глубины квартиры тяжелые шаги. Это не были шаги Ланы; возможно, это шел ее отец?

Дверь медленно приоткрылась, и появилось лицо, древнее, изуродованное временем лицо старухи, которая подозрительно глядела на него; ее слезящиеся крошечные глазки не сразу можно было разглядеть среди глубоких морщин. Она была одета в грубую шерстяную кофту с неожиданно изящным кружевным воротничком и тяжелый полотняный передник.

– Да? Что вы хотите? – требовательно спросила она.