Но уж такая «смелость» в 1987 г. оказалась чрезмерной. Авторитет генсека еще считался незыблемым. На Ельцина обрушились другие делегаты — в том числе и Яковлев, на которого он понадеялся. Разделали в пух и прах, он поджал хвост. Признал, что был не прав, просил прощения. Но пришлось расплачиваться: пленум постановил рассмотреть вопрос об его освобождении от руководящих должностей. Борис Николаевич вертелся так и эдак. Писал покаянные письма Горбачеву, давал обещания, что «больше не будет», даже симулировал попытку самоубийства [27]. Не помогло. Его сняли с постов первого секретаря Московской парторганизации, кандидата в члены Политбюро. Были мнения отправить его послом куда-нибудь в Африку. Но… нашлись и заступники (и опять Яковлев). Подсказали, что он все же «реформатор», ценный специалист. Поэтому его оставили членом ЦК, назначили заместителем председателя Государственного комитета по строительству. Все равно, по советским понятиям политическая карьера считалась конченной. Будет доживать до пенсии на второстепенной должности…
Но уже наступали новые времена. Выступление Ельцина на пленуме не публиковалось в печати, не транслировалось по радио и телевидению. Однако о нем поползли слухи. А по рукам, в перепечатках, стали распространяться несколько фальшивых текстов якобы его выступления. Они были куда более крутыми, чем подлинный текст. Позже выяснилось, что самую известную из фальшивок написал главный редактор «Московской правды» Михаил Полторанин. Он вспоминал, что его «выступление Ельцина» вообще не имело ничего общего с настоящим. Просто он изложил то, что ожидали бы услышать в выступлении простые люди [104]. В результате рождалась «неофициальная» слава Ельцина. Заступился «за народ» и пострадал. А на Руси всегда сочувствовали пострадавшим.