Предел несовершенства

— Подозревать не подозреваю! Но Федька еще с молодости нарывистый был, несмотря что маленький и тщедушный, за словом в карман не лез, мог отбрить любого, надерзить, нахамить, наконец. Рисковый он был, периодически во что-нибудь вляпывался. Но специалист был отменный. У кого-то детали на гальванике пузырями идут, а у него покрытие ровненькое. Верь вот, не верь, а все работают по одному техпроцессу. Он говорил, что его ванна на гальванике любит, потому что «ванна» — женского рода.

— А мог он в цехе, кроме зарплаты, еще заработать?

— Мог. В наш цех тащат со всего завода — кому закалку сделать, кому покрытие. Все от начальства идет, отказать не могу. Премию потом Крупинкину докину, а если какой левак без меня возьмет, так, конечно, себе в карман положит.

— А за месяц много так может набежать?

— Ну, четвертинка зарплаты может. Услуга наша очень востребована, бутылкой еще рассчитываются тоже.

— То есть вы считаете, что Федор мог кому-то нахамить? А если деньги занять?

— Тоже мог, причем без отдачи. Мне на него женщины жаловались: деньги до получки берет и не отдает.

— А вы что?

— Постыдил его, а он сказал, что с совестью не дружит, и деньги так и не отдал.

— А у кого он занимал?

— Лучше спроси, у кого не занимал. Нет таких. Теперь ему на участке никто не занимает. Не занимал то есть. — Василий Егорович запутался во времени.

— Хорошо, ну, допустим, Федор денег у человека занял, много, и не вернул. Из-за этого можно убить, если деньги большие. Не думаю, что ему коллега-гальваник мог большую сумму одолжить. Денежный мотив понятен, но если все знали об этой странности Крупинкина — не отдавать долг, кто же ему тогда одолжит?.. Скажите, а почему за Марией Петровной надо присматривать?

— Да потому что держал он ее и дочь в черном теле, моя Поля сколько раз потихоньку девчонке вещи носила. Вдруг начнут Машу трясти по Федькиным делам, а она знать ничего не знает. Она с девичества тихой и спокойной была. Жалко ее, и заступиться за нее некому. Про деньги, что у него в руках видела, Маша мне рассказала. И сон приснился — верите, не верите, но просил Федька с того света. Не мог я иначе.

— А может, это Лерин отец гальваника убил?

— Да что ты, этот красавчик Андрей ни на что не способен! Он давно у нас не работает. Я тогда настоял, чтобы он из цеха уволился. То, что дочка у него родилась, бабы, думаю, передали. Но он ни разу к дочке не приходил, Федька ее воспитал.

— То есть все-таки интуиция и ничего больше?

— Жизненный опыт! Федю с Машей давно знаю, вся их жизнь в цехе прошла, на моих глазах. Тревога у меня за нее, на сердце неспокойно.

— Ну, племянничка вы своего круто подставили! — не выдержала Юлька.

— На то он и родственник, чтобы особые поручения выполнять.

— Василий Егорович, почему никто не говорит правду об аварии, которая произошла в смену Крупинкина? Не случайность это, мне тоже интуиция подсказывает.

— Ой, как мне про эту аварию забыть хочется! У меня чуть приступа сердечного не было.

— Вам что-то показалось необыкновенным в том, что тогда произошло на участке?

Василий Егорович посмотрел на Костю и Юлю — совсем ведь другое поколение, которому незнакомы анонимки, стукачи, доносы, когда люди охотно включались в процесс доносительства, поощряемого властью. Он тогда испугался, поскольку был молодой, и ему было что терять, так ему казалось. Половцев сегодняшний не имеет права обсуждать того, молодого начальника цеха, нет у него для этого оснований.

— Да, показалось, — сказал он твердо. — Я просто решил, что не должен в это вмешиваться.

Глава 32

Мила Сергеевна прочитала статью два раза. Сорнева писала ярко, интересно, и, конечно, читатель «проглотит» этот материал, не раздумывая. Материал был журналистским расследованием, где автором утверждалось, что убийство гальваника — дело рук «своего», и этот свой ходит, работает рядом, знает личный состав цеха и имеет отношение к аварии, о которой в цехе все молчат.

Она обессиленно присела на стул. Ромео никогда не говорил, что работает заместителем начальника цеха, тем более не рассказывал о каком-то убийстве. Что она знала про него? Мужчина жил один в принадлежащей ему квартире и работал над важным открытием. Вот, пожалуй, и вся информация, которой она располагала, и ей этого было больше чем достаточно. Она, конечно, дура, трепалась о своей работе, о своих больших связях, а он, наверное, про себя посмеивался. Что же теперь делать?

Мила Сергеевна ни на минуту не сомневалась, что он причастен к этой истории. Она, конечно, не была Нострадамусом или Вангой, но обладала, как и всякая женщина, природной интуицией. Интуиция многоуровнева, ее не зря называют шестым чувством, третьим глазом, ангелом-хранителем, не зря ее голосу доверяют!