Предел тщетности

— Ничего не попишешь. А перевыдумывать я не буду. Слушай дальше. Работал он только на той делянке, в сторону которой указали пальцем, ходил с плугом за конем и пахал каждый день, не помышляя о том, чтобы даже шагом ступить за ее границы на чужую территорию. Что-то строгал, лепил между делом для души, но что, теперь уже не вспомнить. Как то раз проснулся он поутру, вышел в поле и увидел, что плуг сломался, а конь то ли издох, то ли сбежал. Возвратился он домой и пригорюнился. Три для и три ночи он горевал, а потом полез в подпол, достал бутыль бражки и выпил. Исчезла печаль, пропала кручина, будто пелена упала с глаз, оглянулся он по сторонам и видит — жена из лягушки в принцессу превратилась, дети уже взрослые совсем, красивые и умные.

— А может он жил во сне или его заколдовали? — прелположила Ксения.

— Все возможно, это же небылица. Так вот, поначалу он никак угомониться не мог, каждый день выходил по привычке в поле и смотрел на горизонт, то ли плуг искал, то ли коня звал, а потом сам не заметил, как втянулся потихоньку в новую жизнь, стал бражку попивать, сидя у окошка, и любоваться на закат. Даже задумываться начал, размышлять о том, о сем. Но тут постучалось в дверь чудище триединое, со звериными головами, влезло без спросу в его дом и так ему сказало, усмехаясь: «Засиделся ты брат без дела, выбирай новое поле по вкусу, проси в помощь, чего хочешь. Желаешь плуг новый, пожалуйста, хочешь коня в безраздельное и безвозмездное пользование на веки вечные, получай, ни в чем отказа не встретишь, только иди и паши, как раньше. А не исполнишь мое пожелание, так и голова с плеч долой». Стал он думать думу горькую и не знал, как поступить? Потому что ни умирать, ни пахать ему решительно не хотелось. Совсем он запутался.

Я услышал ровное дыхание Ксении, посмотрел украдкой и увидел, что она уснула. Медленно снял руку с теплого плеча, осторожно высвободился из расслабленных объятий и тихонько поднялся. Ксения уронила голову на подлокотник, где я только что сидел, заворочалась, пытаясь свернуться калачиком. Подхватив ее на руки, стараясь не дышать и ступать мягко, по кошачьи, перенес Носкову на другой конец комнаты и положил на диван.

Едва голова Ксении коснулась подушки, она несколько раз удивленно хлопнула ресницами, но снова провалилась в сон, повернувшись на бок, спиной ко мне. Я порылся в шкафу, отыскал плотное стеганое одеяло и укрыл сверху, вытащив из-под него сбившийся плед.

Сел не в свое, а в нагретое женским телом кресло напротив, чтобы видеть Ксению — вдруг одеяло сползет, не дай бог, еще продрогнет, да и неудобно — у нее из амуниции только золотой кулон на шее. Почувствовал, что меня не бьет, а колотит от озноба.

Видимо за полгода ничегонеделания, я превратился в изнеженное комнатное растение, которому достаточно небольшой пробежки на ветру с мокрыми после душа волосами, чтобы заболеть. В юности, когда хотел сачкануть от уроков на законных основаниях, долго парился в наполненной горячей, обжигающей водой ванне, а после сидел голый на табуретке перед раскрытым окном, надеясь простудиться. И хот бы хны, ни разу не прихватило. Хотя Петруччо божился всеми святыми, что это наивернейший способ получить больничный — работает на сто процентов и ни разу сбоя не давал. Фантазер…

Не знаю, сколько я спал, но проснулся оттого, что кто — то со всей дури тряс меня за плечи, ругаясь непотребно. Голос доносился издалека, будто извне, а я лежал в обитой поролоном комнате, не соображая, что происходит. Сначала мне почудилось, что случилось землетрясение и неизвестный сердобольный гражданин зовет меня покинуть помещение, чтобы один из лучших представителей человечества в моем лице не погиб под обломками рухнувшего здания. Потом мне представилось, что дом окружили силы правопорядка и главный страж кричит, просунув мегафон в окно прямо над моим ухом, требуя, чтоб я сдался немедленно, вышел из дома без оружия с поднятыми руками Наконец удалось разлепить глаза, я увидел склонившееся надо мной разъяренное лицо генерала, почти сизое от бешенства. Губы его извергали проклятия.

— Паразит, — кричал Решетов, брызгая слюной, то вжимая меня в кресло, то пытаясь вытащить из него, синие прожилки на его носу напоминали очертаниями Гренландию, — Пригрел змею на груди!

Испугавшись, я поискал глазами, увидел чуть в стороне от генерала застывшую Ксению и попытался возразить, подумав спросонья, что это по ее поводу Решетов упоминает пресмыкающееся. Я не нашел ничего лучшего, как стал махать перед глазами рукой, оттопырив ладошку, подавая генералу знак, что он ошибается относительно Ксении, что я в корне не согласен с таким определением, и никакая она не змея. Исполнение, скажем так, подкачало. На деле у меня получился издевательский жест, напоминавший приветствие Генсека Брежнева советскому народу с трибуны мавзолея. Чтобы усилить впечатление, наполнить смыслом поток убеждения, я в довершение всего стал отрицательно вертеть головой, стараясь попасть с ладонью в унисон.