Читаем Предел тщетности полностью

— Ох и жучила, Сергей Поликарпович доложу я тебе, — уничтожив большой кусок мяса, Петруччо решил передохнуть, — Вынь и положь ему Никитина в любом виде, а о деле ни гу-гу, молчит, как партизан на допросе. В общем, старичок, ни шиша я не добился, кроме уверений, что тебе ничего не грозит. Чем ты его очаровал, что у Бессонова прямо-таки неземная привязанность к Никитину прорезалась?

— Это не я, это черт.

— Опять двадцать пять. Я не я, детский сад, старик.

— Ну хорошо, — пошел я ва-банк, — мне не веришь, у Василики спроси. Она его тоже видела.

Сапог посмотрел на учительницу, та перестав жевать, сперва глянула искоса в мою сторону, а потом утвердительно кивнула головой. Теперь уже настала очередь Петруччо — он попеременно переводил взгляд с меня на Василику и обратно, как бы прикидывая, кто из нас больше рехнулся.

— Был черт, врать не буду, — развеяла последние сомнения Вася, — Симпатичный. Если мне не верите, у Чертопраховых спросите, он им заплатил сто тысяч.

— Вас ист даст Чертопраховы? — Петька все еще находился в недоуменном состоянии, — И за что им сто тысяч?

Я решил не встревать, пусть говорит Василика, ее словам доверия больше, как-никак постороннее, незаинтересованное лицо, да и в запое она в последние полгода не замечена.

— Соавторы, брат и сестра, я вам докладывала. Черт дал им аванс за книгу.

— О, у меня еще один конкурент появился, — засмеялся Петька, но глазах мелькнула настороженность, — у него что, издательство? Рога и копыта?

— Варфаламей и Евдокия, unlimited, — раздался голос Дуньки откуда-то из сверху, — Загробное общество с неограниченной ответственностью по обязательствам.

— За базар отвечаем, — уточнил другой невидимка и я узнал по безаппеляционному тону грифа, потому что голоса обоих звучали гулко, как из колодца.

Запахло ванилью, именно с таким привкусом курил сигариллы черт. Я потянул носом и стал вертеть головой по сторонам. В углу под потолком висел кондиционер, пришлось подойти ближе, привстать на цыпочки, втягивая ноздрями воздух, чтобы определить источник запаха. Моя догадка тут же подтвердилась.

— Никитин, не дыши на нас перегаром, тут и так воздуха не хватает, — послышался Дунькин голос.

Затем звякнула посуда, что-то забулькало, заиграло радио, неизвестная певица пропела: «Созрели дыни в саду у тети Дуни», послышался свист, щелчки, будто кто-то крутил ручку настройки, ловя волну, наконец все стихло.

— Концерт по заявкам окончен, — я вернулся обратно за стол.

— Что это было? — пробормотал Петька совсем не испуганно, а с восхищением.

— Показательные выступления, — спокойно ответила Василика, — это они так развлекаются.

— Кто, черт?

— Крыса и гриф. Черта с ними не было.

— Черт был, — возразил я Василисе, — ты разве не почувствовала, как пахло ванилью.

— От черта вроде бы серой несет, — удивился еще больше Петька.

— Так то в преданиях, а наш черт симпатичный, как сказала Василика, я бы добавил — обаятельный, хотя и болтун.

— Точно — подтвердила женщина обиженно, — гарнитур мне бирюзовый обещал, и где он?

Не успела она закончить фразу, как на столе появилась продолговатая коробочка, обтянутая малиновым бархатом с золотым тиснением. Василика открыла футляр и взвизгнула радостно — внутри лежали колье, серьги и кольцо. Схватив украшения, она побежала в спальню примерять обнову перед зеркалом.

— Ну и дела, — Петька присвистнул, — Старик, рассказывай, иначе я умру от любопытства.

Для убедительности он дернул меня за рукав. Что мне оставалось делать? В конце концов, не только я увеличивал круг посвященных, на моей совести лишь генерал. Зверушки сами к конспирации относились спустя рукава, особо не заморачиваясь — являя лик или обозначая присутствие исходя из собственной прихоти. Раз они сейчас выпендривались перед Петруччо, то и с меня взятки гладки. Да и потом, от него все равно не отвертишься, душу вынет и не поморщится.

Мне не хотелось терять время почем зря, поэтому я принялся излагать историю моих взаимоотношений с нечистой силой вкратце, но Петька стал задавать вопросы, уточнять детали и мой рассказ опять затянулся на несколько часов. Нам никто не мешал, обстановка располагала, лишь один раз вклинилась Василика — выйдя из спальни, она вдруг попросила аванс за текущий месяц и, получив его, скрылась в темноте коридора.

— Изумительно, — воскликнул Петька, когда я закончил утомительное повествование, — Старичок, ты даже не представляешь, как меня обрадовал.

— Да чем?

— Ну как, раз существует нечистая сила, в чем у меня уже нет сомнений, значит, Бог есть и это не сказки.

— Не разделяю твоего оптимизма — наличие зла не подразумевает обязательное присутствия добра.

— А-ха-ха, — загрохотал Петруччо, ну конечно же — «Предсказатель плохой погоды». В этом ты весь. Логики нет, обязательно должен быть противовес. Чему тебя в институте учили? Борьба и единство противоположностей — преступление и наказание, день и ночь, свет и тьма, добро и зло.

— Логики вообще нет, — я вспомнил Варфаламея, — ты забыл одну мелочь, все построения верны, если нет вмешательства третьей силы.

— Это кто же, не подскажешь?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары