Предисловие к жизни

Идти некуда. В парке холодно, мокро, ветер, несущий мельчайший дождь. В кино? Не хочется, соседи испортят настроение остротами и шипением по поводу запаха.

— Лена, Костин отец рассказывал вчера о проектах переустройства Москвы. Тверскую улицу будут расширять, раздвигать, переставлять дома.

— Как это переставлять?

— Ну, я не знаю. Сам Костин отец не знает. Инженеры предлагают подводить снизу движущиеся подпорки. Цветной бульвар, где шляются разные тетеньки, будет застроен красивыми зданиями: театрами, кино, построят громадный цирк. И парк.

Они идут и мечтают: Москва — какая же она будет? Проекты, вызревающие в комнатах Моссовета, отступают перед их фантазией.

— Когда будет метро, дребезжащего трамвая не увидишь, рельсы снимут. Трубную надо всю сломать и строить заново. Если б я не выбрал профессию химика, я бы хотел быть архитектором.

— А не жалко тебе ломать Трубную и сносить Сухаревку?

— Жалко. Но ведь надо… Куда же мы идем? Домой? Хорошо бы домой, лучше всего домой. Помнишь, как мы погостили у нас на праздниках? Пойдем, а?

Лена угадывает неуверенность в твоем предложении. Ты сам стесняешься родных. Мало ли как взглянет отец! Лежит ведь он опять. Он мучается, а мы придем и будем его раздражать.

— Знаешь что, Борис? Мы пойдем по Садовой, она такая широкая.

— А что, если мы свернем потом на Уланский, в твой переулок, Лена? Пройдем мимо твоего дома, кивнем ему и Даевым выйдем к Сретенке.

— Почему к Сретенке, Борис?

— Так ведь там же наш «Уран». Зайдем, поедим пирожков с мясом, потом будем смотреть кино, пусть только соседи попробуют что-нибудь намекнуть по нашему адресу.

— В «Уране» «Броненосец «Потемкин» идет?

— Да, «Броненосец «Потемкин». Федя Пряхин просил подробно рассказать ему картину.

Борис и Лена прибавляют шагу и быстро идут бесконечной Садовой.

10

Роли ваши, Борис, переменились. Теперь ты приставал: «Трудно, Ленок? Тяжело? Не пойму, как ты управляешься. Опасный цех, черт побери, не лучше салола». Лена успокаивала: «Ничего, не волнуйся, справлюсь».

Ты переживал: она похудела, под глазами к концу смены темнели круги.

Ты ломал голову: как ей помочь? Своя работа не курорт, совсем мало остается свободного времени, стараешься спортом заняться, не отставать, с наступлением морозов тренировки в хоккей начались. Через день к Феде хожу. Если б сама Лена и Львов согласились, я поменялся бы сменой и выходил бы после своей работы в ее цех. Вдвоем-то легче, даже морально.

Она не жалуется, бедненькая, а видно — тяжело. Ругает своего аппаратчика Антона Васильева: трудный человек, зануда. Вот не повезло.

— У нас в метиловом Дерягин был такой же. Зато сейчас хорошо, Львов славный человек, и весь цех — свои ребята.

Лена трудилась в смене Антона Васильева и страдала от его настырности и въедливости. Небольшого росточка, белобрысый мужичок был неслыханно требовательным и строгим. Пока девушка поняла, что этот жидкотелый мужчина с неожиданно густым басовитым голосом не столько деспот, сколько добрейшее существо, она изрядно натерпелась страху, нанервничалась и пролила немало слез.

Антон без конца бурчал: «Имей в виду, работы много, не парк культуры, я за тебя спину гнуть не собираюсь. Мое дело — два аппарата и центрифуги, беготни хватает, к вечеру язык набок. Твое дело — сушить аспирин и веять, тоже хлопот достаточно. Тут часто присылают из конторы девчонок, и все нерадивые, хохотушки, немало их я прогнал прочь. Смотри, старайся, иначе тоже пойдешь в отдел кадров. Все время шевели порошок на сушильных полочках и перелопачивай снизу вверх. Что высохло — просеивай через сито, чтоб комков в порошке не оставалось, чтоб аспирин ровненький получался. За мной следи, не отставай, а то аппарат выгружу, через центрифугу аспирин пропущу, ан некуда девать его — твоя сушилка-то полным полна, не высвободила ты ее. Ну, и скандал, затор, я задержки не прощу».

Девушка рассказывала Борису: вреднющий и забавный, кого-то напоминает. Вспоминала, вспоминала и вспомнила: Суворова. По книгам Суворов такой же: маленький, шебутной, шустрый, говорит коротенькими фразами с прибаутками. Антон сказал Лене: сеять, веять аспирин — это дело бабье. Подчеркнул — на помощь не рассчитывай. Ни с того ни с сего заведет какую-нибудь арию — стекла дребезжат, и можно подумать — целый хор горланит. Кстати, он заводским хором руководит. Представляю себе мучения хористов. Смешно, Борис: боюсь его ужасно, из кожи лезу, только бы не ругал.

В самом деле, подручница старалась не покладая рук. Насыпала сырой, пронзительно воняющий уксусом порошок на сушильные полки и без конца шевелила его, перелопачивала. Или просеивала сухой аспирин через марлю, натянутую на рамку, растирая слежавшиеся комки. И следила, чтобы не потерять ни кристаллика, ни щепоточки. Антон все замечал и подстегивал: «Брось рукавицы, руками действуй, не жалей руки, все равно не убережешь. Смотри, просыпала сколько порошку, нескладная…»