Предсказание

– Ладно, брат, ешь. Потом потолкуем.

Он попробовал борщ. От тарелки несло жаром, свининой, борщ нисколько не был пересолен, и на душе Кости стало вдруг покойно, даже благостно. Он подумал, что все выйдет у него хорошо. И потомок согласится, и Нина подождет с отъездом. Погрозит, погрозит и не уедет. А может, образуется и с Анатолием Павловичем. Ведь деньги, как ни гадай, придется занимать у него. Костя выпрямился, вытер бородку. Надо успокоить потомка. Например, сказать, что он погорячился. Костя поднял голову от тарелки – парня за столом не было. Костя кинулся к двери, потом в раздевалку. Малый бочком полз вдоль стенки к выходу. На фоне стены он казался совсем хилым, как засохший прут. Еще секунда, улизнул бы.

– Ты чего, – завопил Костя, – рехнулся?! Я ж тебе слова худого не сказал. – От собственного крика Костя протрезвел и снова обрел уверенность. Чтобы совсем прийти в себя, он завопил сильнее: – Может, ты того? Немного чокнутый? Может, тебе валерьянки?

Парень смотрел на него со странным невниманием, как будто поверх головы.

– Что вы лезете, – прошептал он, отшатываясь. – Лезете что? Я к вам набивался? Искал вас?

– Да при чем это? Конечно нет. Я сам тебя разыскал. – Костя попытался обнять парня и наткнулся на острые, поднятые плечи.

«Фу, черт, – подумал он, – невозможно тощий. И мозгов небось еще половина от нормального».

– Ну ладно, ладно. Виноват. Успокойся, – подтолкнул он его.

– Отца приплели, воровство. Я, может, честнее вас.

– Честнее, честнее, – заторопился Костя. – Это я так. Кишки с голодухи размотались, водочки принял. – Он ввел парня в зал и усадил на место. – Нажми на сосиски-то. И я поем. – Костя хлебнул борща. – Ты ему душу распахиваешь, а он… фьюить. Порядочные люди так не поступают.

При слове «порядочный» взгляд парня стал снова рассеянным, ускользающим. И Костя опять заторопился:

– Ну ладно, ладно. Хотел тебе рассказать о доме, где Елисеевский магазин. Ты ешь и слушай. Ведь это знаменитый дом, Матвей Федорович Казаков строил. Тут, как я говорил тебе, и Пушкин, и Некрасов – да мало ли… – Костя придвинулся к потомку. – Пушкин сюда к княгине Зинаиде Волконской приходил. Высокого класса была женщина. Это о ней он написал:

Среди рассеянной МосквыПри толпах виста и бостона,При бальном лепете молвы

Ты любишь игры Аполлона.Царица муз и красоты…

Понял: «Царица муз и красоты». Тебя ведь Петей зовут? Да?

Парень кивнул, тарелка перед ним была полна.

– Да. Так вот, Петушок, как там дальше? – обрадовался Костя. – Что-то вроде… «И льется и пылает гений. Певца, плененного тобой… Не отвергай смиренной дани…» «Не отвергай смиренной дани». Нет, черт, забыл… Эта самая Зинаида Волконская потом провожала Марию Волконскую вслед за мужем-декабристом пожизненно в Сибирь. Понял? У Некрасова, например, целая глава – «Княгиня М. Н. Волконская».

Косте вдруг совсем полегчало. Все кругом него понемногу укладывалось, становилось волшебно-округлым, как желе или кулич. «Привыкнет – подобреет», – весело подумал он, предвкушая, как вечером, пристроясь на краю обеденного стола, рядом с Ниной он будет разбирать каракули восьмидесяти пяти писем и открывать тайну последних взаимообид Луизы и Сухово-Кобылина.

– Клавочка, – позвал он официантку, – еще столько и полстолько.

Клава отвела глаза.

– Мальца бы постыдились.

– Если еще попрошу – ни-ни. Скажешь – свинство.

Заиграла радиола, передавали песню «Научи на гармошке играть». Парень подпер голову кулаком, прислушался. Когда он слушал, щеки у него нелепо шевелились, веки подрагивали. Из-под век мерцали глаза, печальные, недетские. Эти глаза, как магнит, притягивали Костю, отвлекая от цели.

«Гармошка» кончилась, парень вздрогнул.

– Мама очень любила это, – промямлил он.

– Музыку? – невольно вырвалось у Кости. В памяти всплыл рояль в столовой, портрет клетчатой женщины.

Парень кивнул:

– Ага. – Потом поковырял вилкой второе, как-то неохотно, не голодно. – Я плохо помню, – сказал он. – Она все умела. Поет или играет, а я со Снежком вожусь. – Он расправил салфетку у себя на коленях. – Собака такая была у меня – Снежок. Ее отец из Заполярья вывез. Ума была необыкновенного. Палата ума.

Костя улыбнулся:

– Видишь, отец-то тоже на все руки. И в Заполярье побывал, и библиотека у вас такая, может, второй не сыщешь.

Парень положил вилку.

– Библиотека дедова. Это дед собирал. А наши только хранили. – Он подумал, потом добавил: – Дед царский генерал был, девяносто шесть лет прожил. Он царя знал. И Распутина.

– Ух ты. – Костя присвистнул. – Вот бы мне с кем… Ты даже вообразить не можешь, что он насобирал! Цены нет. – Рыжий глаз парня вспыхнул любопытством. – Впрочем, цена есть, – испугался Костя. – Денежная цена. Да разве тут в деньгах дело? Ты ешь, ешь, не ковыряй вилкой.

Официантка принесла еще графин. Костя налил, но пить не стал.