– Сто меня не устраивает. – Потомок развернулся на сто восемьдесят градусов и полным ходом пошел из комнаты, давая понять, что аудиенция окончена.
– Постой! – закричал Костя. – Ну чего ты лезешь в бутылку? Пойди сюда, сядь. Обсудим, как человек с человеком. Сто рублей очень большие деньги, – сказал он, собираясь с мыслями. – Можно сказать, колоссальные. Заработок молодого инженера, или врача, или… Да, кстати… Кто твой папа?
– Моряк, – ответил парень, и голос его замер.
«А… вот оно что. Боишься папаши, – злорадно подумал Костя. – Сейчас мы тебя за яблочко. Не воруй книги, не растаскивай отцовское добро».
– А где отец сейчас? – безразличным тоном бросил он.
– Нет его. – Парень приостановился в дверях. – Так будете брать?
– Буду, буду, – заторопился Костя. – Но ты цену настоящую говори. А то заломил. Зачем тебе столько денег? Для себя или матери отдать хочешь?
Парень задергался, заморгал ресницами. Его физиономия, похожая на мордочку кролика, с квадратным лбом и растянутыми зубами, страдальчески сморщилась, и Костя почувствовал, что, кажется, начинает надоедать парню.
– Ну так как? – нетерпеливо повторил тот. – Я тороплюсь.
Изобрести что-то новое. Предотвратить надвигающийся разрыв, иначе конец, труба. Радужная надежда завершить труд жизни и уложить наконец материал в «гениальную концепцию» оборвется, как перетершийся канат под тяжестью мощного канатоходца… Если бы не этот кошмарный почерк! Можно было вот так запросто сесть и здесь все освоить. Либо попросить подождать неделю и сфотографировать? Нет, тогда перепиской завладеет кто-то другой.
– Мне тоже пора, – замельтешил Костя. – Может, по дороге поладим? А? Ты куда сейчас?
– В центр, к тетке, – оборвал парень. Потом сжалился: – Ребенок у нее в яслях, надо купить кое-что.
– Ну и прекрасно, – поддакнул Костя. – Я помогу тебе. Пойдем и купим. Ты где обычно покупаешь?
– На Горького, – сказал парень.
– Превосходно! – Костя облегченно вздохнул. До Горького было почти час пути. При известном таланте можно было договориться с самим папой римским.
Они вышли.
Изразцы теремка померкли, лестница на галерею выглядела древней, ветхой, и казалось, вот-вот рухнет.
– Знаешь, кто сделал все это? – спросил он Петю Моржова.
Тот рассеянно помотал головой.
– Эх ты. – Костя показал на теремок. – Каменных дел подмастерье Осип Старцев. Представляешь, ехал этот Старцев в Москву бог знает откуда. Кругом мятежи, раскол церкви. Тут вот бабы за деньги белье полощут. – Он показал на крутой спуск к Москве-реке за Крутицким подворьем. – Чуть только забрезжит рассвет, они идут гуськом с корзинами белья на плечах. И хочется Осипу Старцеву построить «Земной рай», мечту свою…
– Здесь собака ненормальная живет, – уронил парень. – Она света боится. Как выйдет днем, так все бока – в кровь. Не успеваю лечить.
Костя вспомнил легавую с ободранной спиной и кивнул.
– А летом на набережной устраивали великосветские гулянья, – продолжал он. – Лодки, музыка из рогов. Толпа кричит, разноцветными платочками машет. А потом зима. По льду крестный ход. Это, брат, зрелище. Колокола звонят, народ в зипунах, валенках прет со всех сторон. Под пушечный салют в проруби будут обряд водосвятия совершать.
– Идем, – сказал парень и уставился на Костю, словно впервые увидел его. – А то она ждет, тетка.
В глубине его глаз Костя уловил напряжение, чуть вспыхнувший и тут же погасший интерес. Теперь Костя обратил внимание на его глаза. Оказывается, они были разного цвета. Один – серый, как пушок зайчонка, другой – рыже-зеленый, словно в крапинку. И глядели оба глаза по-разному. Серый – тоскливо, как из туманного далека, рыжий – насмехаясь и словно подлавливая.
«Вот феномен, – удивился Костя, – с таким намыкаешься».
У Крестьянской Заставы сели на автобус до центра. В автобусе было тепло, людно, пахло жареными семечками. Костя взмок, покраснел. А парень в плотной синей куртке все как-то ежился. Поднял воротник, стал застегиваться.
«Мимоза, – нашел Костя подходящее слово. – Наверняка дома цып-цып-цып. Не хочешь ли, деточка, икорки черной или птичьего молока? Потомки великих князей плохо к обстоятельствам адаптируются».
Автобус подошел к Пушкинской площади.
Они слезли, пересекли сквер.
Фонтаны у кинотеатра «Россия» были спущены. Два детских велосипеда бегали вокруг.
– Может, пообедаем вместе, – предложил Костя. Они остановились у скамейки с двумя женщинами в одинаковых ярко-голубых кофтах и с одинаковыми комнатными собачками. – В Доме актера? И Елисеевский рядом.
Парень молчал.
– В этом доме сам Пушкин бывал и Некрасов… – глупо залебезил Костин голос. – Тут, брат, такое перебывало.