Представление о двадцатом веке

Довольно скоро они перестали выступать на таких собраниях. Они поняли, что могут найти более состоятельных жертв в ресторанах с танцплощадками, и стали появляться в «Фигаро» и в «Мраморном кафе» на Большой Королевской улице. Они стали носить туфли на высоком каблуке, вечерние платья и краситься, и научились избегать сующих повсюду свой нос блюстителей порядка из полиции нравов. Но в целом их методы остались без изменений: они принимали предложение какого-нибудь пожилого посетителя проводить их домой, в их комнату, которая была настоящей черной дырой в темноте, но где они все равно продолжали жить, и тут, обычно не особенно церемонясь, сбивали клиента с ног и забирали его бумажник. Летом они еще снимали с него одежду и обувь и, взвалив беднягу на тележку, вывозили на край города и оставляли в канаве. Лишь в редких случаях жертва потом оказывалась в состоянии их опознать, и если такое случалось, они очень быстро заставляли его держать язык за зубами. София своим хриплым голосом интересовалась, догадывается ли он, что они несовершеннолетние, а Мария слегка заикаясь шептала, что он, конечно, знает, как поступают с такими поросятами, как он, которые любят маленьких девочек, — чик-чик, и отрежут, «т-т-так что вали-ка отсюда».

В эти годы они так много имеют дело с неприглядной изнанкой жизни, что начинают сомневаться в существовании ее благополучной внешней стороны. Только хитрость и бесстрашие помогают им избегать полиции и мести своих жертв, столкновений с сутенерами, с другими проститутками и владельцами заведений, где они находят своих клиентов, и при этом они в каком-то смысле остаются невинными. Наедине друг с другом или в компании своих сверстниц они ведут себя как положено девочкам их возраста и с удовольствием прыгают через скакалку, или играют в классы, или отправляются на трамвае в Шарлоттенлунд или на поезде в Хорнбэк, чтобы погулять и посмотреть на богатых людей, и помечтать, как было бы здорово поиграть тут с другими детьми в мяч, побегать по садам и по пляжу. Каким бы странным это ни казалось, но в буквальном смысле Мария по-прежнему сохраняла невинность. Ежедневно становясь свидетелем всего или почти всего, что можно увидеть в Копенгагене из проявлений животной похоти, она по-прежнему остается чистой и девственной, как и в тот день, когда появилась на свет, и удается ей это потому, что она просто держится от всего в стороне. Когда София поддается соблазну и занимается с жертвой сексом — на кровати, на которой подруги спят, взявшись за руки и прижавшись друг к другу, словно щенята, — Мария сидит на полу, безучастно уставившись в темноту, а доносящиеся до нее звуки соития не возбуждают в ней никаких чувств. И тогда, когда София приводит к себе одного из своих кавалеров — какого-нибудь посыльного, боксера, ученика булочника или школьника, Мария предоставляет им кровать и уходит во двор играть в прятки с другими детьми. Похоже, ее ничего не смущает, и даже когда София берет ее с собой на чердак цирка, где занимается любовью или чем-то вроде того со всеми двадцатью тремя конюхами по очереди, Мария при этом сидит в уголке и играет со щенком, который писает на ее шлем, пока она бормочет ему какие-то ласковые слова.