Предтеча (СИ)

Ровена сдержанно вздохнула. Глупо было надеяться, что она вот так вот просто возьмёт да поверит. Нет, нужно что-то весомое, что поможет убедить легату в её искренности. Но, раскрывшись, не подпишет ли она себе тем самым смертный приговор? Ведь она полностью передаст свою жизнь в её руки. Стоит ли так рисковать? Или всё-таки отступить, пока не поздно? Сдаться и надеяться, что всё обойдётся, или просто смириться, в конце концов.

Смирение… Какое же горькое на вкус это слово! И запах у него точно у тлена, как и запах участи, уготованной для неё дядей.

— А ты сама узнай! — Ровена решительно протянула Восемьдесят Третьей руку.

Та испуганно округлила глаза и замотала головой:

— Нет-нет, я не могу!

— Можешь! Я хочу, чтобы ты увидела.

— Вы не понимаете… Это больно!

— Больнее мне уже не будет. Ну же, смелее!

Восемьдесят Третья недолго поколебалась и, коротко выдохнув, слегка сжала протянутую руку. Кожа под её пальцами побелела, давящая боль впилась в виски острыми шипами.

Ровена вскрикнула, но не услышала собственного голоса. Тишина накрыла всё вокруг глухой пеленой, смолк щебет птиц в саду, шелест листьев над головой. Чужая воля рванула её в удушливую черноту, сжала, как синичку в огромной ладони.

«Воздух! Мне нужен воздух!»

Ровена начала задыхаться, первобытный ужас леденящей волной окатил её с головы до ног.

«Она убьёт меня! — судорожно промелькнуло в голове. — Зря я ей доверилась».

Невидимая рука внезапно отпустила, оставив её парить в беззвучной пустоте. Ровена жадно глотала воздух, пытаясь усмирить вырывающееся сердце.

«Где я? Что это за место?»

Из темноты проступило лицо отца. Глаза, полные нежности и умиления, смотрели сквозь неё, куда-то в пустоту.

— Папа? — прошептала Ровена. Голос вернулся, и она повторила, но уже громче. — Папа! Ты меня слышишь?

Он не ответил. Это не призрак — воспоминание! Восемьдесят Третья проникла в её память.

Разноголосый шёпот заполнил бесформенное пространство. Некоторые фразы звучали отчётливо, но отрывками, без какого-либо смысла, другие и вовсе не разобрать. И вот уже вместо отца перед ней добродушное лицо старой няни, которое тут же сменилось на Максиана с хитрой улыбкой на устах.

Лица, знакомые и давно позабытые, мелькали одно за одним, словно ветер перелистывал страницы раскрытой книги. Голова закружилась от мелькающих образов, которые вскоре слились в одну сплошную размытую полосу.

— Она слишком мала для такого! — прогремело вдруг отчётливо, и гомон стих.

Ровена рассматривала лицо Севира со строгим взглядом из-под светлых бровей.

— Слишком мала… — повторил голос, и образ ослепительно ярко вспыхнул.

Она зажмурилась, выждала, пока свет перестанет бить в лицо, а когда открыла глаза, обнаружила, что стоит посреди засыпанной песком площадки. Вокруг неотличимые друг от друга фигуры в чёрной, до боли знакомой форме, издалека доносятся зычные крики, солнце нещадно палит над головой.

Терсентум. Она снова вернулась в тот день.

Ровена медленно повернула голову в надежде увидеть отца. Её догадки подтвердились: он стоял рядом и молча наблюдал за осквернёнными.

— Папа! — позвала она.

Он не шелохнулся.

— Папа, это же я! Прошу, ответь!

— Храни свою тайну, или окажешься на их месте, — его голос, начисто лишённый интонации, звучал неестественно холодно. — Или окажешься на их месте… На их месте!

Последнюю фразу он прокричал и резким рывком обернулся к ней. Ровена едва сдержала вскрик: багровые как кровь глаза сверлили её немигающим взглядом.

— Вы осквернённая! — вдруг воскликнул отец голосом Восемьдесят Третьей.

Слова прозвучали как обвинение, и на Ровену вдруг накатила злость за то, что та так беспардонно копалась в её голове, заняла место отца, а теперь ещё упрекает в чём-то.

— Не смей осуждать меня! — она вцепилась в плечо лжеотца.

Земля под ногами задрожала, песок слился с фигурами в сплошную непроглядную марь, с бешеной скоростью завертевшуюся вокруг. Пальцы скользнули по воздуху: Восемьдесят Третья куда-то исчезла. Ровена не успела ничего сообразить, как снова очутилась на площадке, точь-в-точь как прежняя, разве что вместо деревянной ограды каменная, а песок белый, будто снег.

Совсем рядом валялся мальчишка, на вид не старше двенадцати. На бритой голове кровоточила рана. В отчаянии он вцепился в плечи сидящей сверху девчонки, в ком Ровена сразу же узнала Восемьдесят Третью и тут же с удивлением обнаружила, что отчётливо чувствует всё, что и невольница: пальцы мальчишки, впившиеся в кожу сквозь грубую ткань, ноющую боль в левом боку, хрупкое горло в ладони.

Мальчишка брыкался как мог. Щёку обжёг удар, второй чудом не угодил в правый глаз. Его сопротивление начинало злить: упрямец никак не хотел смириться с поражением, а крики соратников только распаляли ярость. Восемьдесят Третья сильнее сжала горло соперника, и Ровена ощутила приятное покалывание в ладони.

Всё произошло само собой. Она просто открылась зову, а рука стала проводником. Горячей волной через неё хлынула чужая жизнь, наполнила щекочущей лёгкостью, ощущением полной неуязвимости, неукротимой мощи.