Предтеча (СИ)

— На кунью тропу ставится специальный капкан с куриными потрохами. Важно, чтобы свежие, на тухлятину их не заманить. И крови побольше вокруг для аромата. Как только куница подберётся к лёгкой добыче — клац! И вот вам новая шкурка для дамского плечика. К чему это я: подготовить бы один такой караван, выманить ублюдков и порубать их в капусту, чтоб другим неповадно было. Десяток скорпионов — и проблема решена.

Не скрывая раздражения, Корнут закатил глаза. С какими идиотами иногда приходится иметь дело! Неужели он считает, что никто до подобного не додумался?

Да только куница в капкан не спешит, будто заранее чует ловушку. Хоть бери и дежурь на тракте или у каждого дома, где только родился очередной выродок: вдруг попадётся папаша-недоумок, который захочет спасти своё чадо.

Постой-ка… А ведь это мысль! Что, если куриные потроха сами придут в нору к кунице?

— Благодарю, мой друг. Я приму ваш совет во внимание.

— Всегда пожалуйста, — от ощущения собственной значимости мастер сиял, как новенький золотой. — Мишень слева, вот, взгляните.

Только сейчас Корнут понял, что уже несколько минут стоит у стены с рядом мишеней — выкрашенные белым доски с красным кругом по центру. В самой сердцевине одной зияла дыра размером с кулак. Рядом на земле валялись обломки стрелы. От удара древко разлетелось в щепу, остались только часть с оперением да сплющенный в лепёшку наконечник — видать, угодил в каменную стену.

— Теперь понимаю, почему вы так настаивали, — не скрывая восхищения, проговорил Корнут. — Я уже начинаю сомневаться в своём выборе.

— А зачем сомневаться? Где пять, там и шесть, верно? Даже не сомневайтесь, они сослужат вам хорошую службу.

Корнут снова перевёл взгляд на мишень. Кажется, Юстиниан говорил как раз о пяти-шести скорпионах. Такой стрелок в каструме лишним точно не будет.

— Ваша взяла, — сдался Корнут. — Добавьте к остальным и этого.

Мастер расплылся в довольной улыбке:

— Прекрасный выбор, господин канселариус. Будьте уверены, вы не пожалеете.

***

В конце комнаты раздался заливистый смех.

— Нанни! Нанни! Гляди! — восторженно заголосила Фиалка. — Она мой палец в рот потянула и сосёт!

Нанни подняла голову и беззлобно шикнула на расшумевшуюся подопечную:

— Тише, перебудишь здесь всех!

Та пристыжённо смолкла, но спустя мгновение снова донёсся звонкий хохот.

Младенец на руках Нанни громко кряхтел, причмокивая соской почти опустевшей бутылки. Рука уже затекла: тяжёлый карапуз, ест за четверых. Зато здоровый!

— Да что ты пристала! — весело возмущалась Фиалка. — В пальцах молока нет! Оно в коровках. Знаешь, как коровки разговаривают? Му-у-у…

Нанни не сдержала улыбки: помощница из этой малышки вышла бы отличная, жаль, что хист слишком яркий — прирождённый скорпион.

Фиалка в душу запала с первого дня. Прошло уже пять лет, а Нанни помнила всё, как будто это случилось только вчера. Новая партия новорождённых прибыла промозглым вечером. Четверо младенцев, от недели до пары месяцев от роду, кричали во все глотки. Голодные, измученные, требующие материнского тепла.

Как только она взяла на руки маленький комочек, весь покрытый короткой тёмной шёрсткой, малышка, сразу умолкнув, посмотрела на неё своими огромными зелёными глазищами и вдруг улыбнулась. Ребёнок пах молоком и почему-то полевыми цветами. С тех самых пор это пушистое чудо стало для няньки-сервуса маленькой Фиалкой и самой любимой подопечной, хотя Нанни пыталась всё же не выделять её в ряду остальных. Здесь все одинаково заслуживают любви и тепла.

Карапуз заснул, опустошив бутылочку до дна. Осторожно, чтобы не разбудить, Нанни поднялась и уложила ребёнка в люльку — грубо сколоченный ящик с жёстким матрасом. Таких вот пронумерованных ящиков в комнате находилось больше дюжины, два последних заняли новенькие: мальчуган, ничем не отличающийся от обыкновенного человеческого ребёнка, и Змейка — двухмесячная малышка с блестящей серой кожей и жёлтыми змеиными глазами. Фиалка не отходила от неё ни на шаг, играя с малюткой при каждой возможности.

Когда Нанни поинтересовалась у своей любимицы, чем её так привлекла новенькая, Фиалка ответила: «Она такая красивая! Пусть будет моей сестричкой».

И Нанни возражать не стала. Любовь способна залечивать даже самые глубокие раны, а порой это единственное, что удерживает на краю бездны. И если даже такие, как её пушистик, — презираемые в Легионе больше остальных — способны сопереживать и дарить любовь другим, значит, не всё ещё потеряно.

— Ну всё, моя хорошая, — Нанни потрепала Фиалку по голове. — Скоро отбой, тебе пора.

Девчушка грустно вздохнула и, прижавшись щекой к её животу, обвила ручонками талию:

— Ты придёшь?

— Постараюсь, ладно?

За спиной осуждающе прочистили горло. Напарница прошла мимо, окатив обеих ледяным взглядом.

— Давай, беги, — мягко подтолкнула Нанни подопечную.

Та угрюмо зыркнула на вошедшую и выбежала из помещения.

— Ничем хорошим эти твои сюсюканья не закончатся, — проворчала Джина, заглядывая поочерёдно в люльки, — помяни моё слово!

Нанни тяжело вздохнула и принялась собирать пустые бутылки в корзину.