Прекрасные и проклятые

(И тут уж из всех выпитых бутылок начинает сочиться вопиющий Дух Безумия: Т а н а  устремляется в таинственные лабиринты «дорожной» песни, заунывные «ту-утл-ту-ту-у-у» которой сливают свои меланхолические каденции с «бабочке бедной (чики-чик) грустно на цветке», исполняемой граммофоном. М ю р и э л  настолько ослабела от смеха, что в состоянии только отчаянно цепляться за  Б а р н с а, который, танцуя с мрачной непреклонностью армейского офицера, без тени юмора топчется почти на месте. Э н т о н и  старается расслышать шепот  Р э й ч е л — и не привлечь внимания  Г л о р и и…

Но уже готово совершиться нелепое, невероятное, как будто нарочно придуманное событие, одно из тех, в которых жизнь вдруг пытается стать похожей на экзальтированную имитацию бульварного романа. П э р э м о р  старается превзойти  Г л о р и ю  и в то время, когда всеобщая суматоха достигает своего пика, начинает кружиться все быстрее и быстрее, головокружительнее и головокружительнее — он теряет равновесие и вновь обретает его, теряет и вновь обретает, и наконец, летит в направлении холла… почти в объятия старого  А д а м а  П э т ч а, чье прибытие среди столпотворения, царящего в комнате, прошло совершенно незамеченным.

А д а м  П э т ч  очень бледен. Он опирается на трость. Человек, его сопровождающий — не кто иной как  Э д в а р д  Ш а т т л у о р т, и именно он хватает  П э р э м о р а  за плечо и отклоняет траекторию его падения от почтенного филантропа.

Время, которое понадобилось, чтобы тишина, подобно некой огромной завесе опустилась на комнату, может быть оценено примерно в две минуты, хотя в течение недолгого периода после этого еще квакает граммофон и ноты японской «дорожной» продолжают сочиться из раструба флейты  Т а н а. Из девяти ранее присутствовавших только  Б а р н с у,    П э р э м о р у  и  Т а н а  неизвестна личность вновь прибывшего. И никто из девятерых не знает, что именно этим утром  А д а м  П э т ч  внес пятидесятитысячную лепту в дело запрещения спиртных напитков по всей стране.

Именно  П э р э м о р у  принадлежит честь нарушить эту нарастающую тишину; и та невероятная ремарка — самый большой грех, который он совершил в своей жизни.)

П э р э м о р (быстро ползя на четвереньках в направлении кухни) . Я… я не гость… я здесь работаю.