Прекрасные и проклятые

М о р и. Один? Это оскорбление! Здесь, можно сказать, собрался весь курс 1910 года выпуска, а вы отказываетесь даже слегка поддать. Ну, давайте же!

Эту за здоровье Чарли-короля,Эту за здоровье Чарли-короля,Принеси побольше чарку для меня…

(П э р э м о р  искренне, с задором подхватывает.)

М о р и. Наполни кубок, Фредерик. Ты ведь понимаешь, что все подчинено велениям природы, а из тебя она намерена сделать отъявленного пьяницу.

П э р э м о р. Если человек умеет пить как джентльмен…

М о р и. А что такое, кстати, джентльмен?

Э н т о н и. Человек, который никогда не носит булавок в лацкане пиджака.

М о р и. Чепуха! Социальный ранг человека определяется тем, съедает он весь сэндвич или только то, что положено на хлеб.

Д и к. Это человек, который предпочтет первое издание книги последнему выпуску газеты.

Р э й ч е л. Человек, который никогда не производит впечатления наркомана.

М о р и. Американец, который способен осадить английского дворецкого и заставить его думать, что он такой и есть.

М ю р и э л. Человек, который происходит из хорошей семьи, получает образование в Йеле, Гарварде или Принстоне, имеет деньги, хорошо танцует, ну и все такое.

М о р и. Наконец-то прекрасное определение! Кардинал Ньюмен не придумал бы лучше.

П э р э м о р. Я думаю, нам следует рассмотреть этот вопрос более широко. По-моему, Авраам Линкольн сказал, что джентльмен это тот, кто никому не причиняет боли?

М о р и. Это относилось, я полагаю, к  генералу Людендорфу .

П э р э м о р. Вы, конечно, шутите.

М о р и. Лучше выпей еще.

П э р э м о р. Мне не следовало бы. (Понижая голос, так чтобы слышал один Мори.) А что, если бы я вам сказал, что пью всего третий раз в жизни?

(Д и к  заводит граммофон, который побуждает  М ю р и э л  подняться и раскачиваться из стороны в сторону, прижав к бокам согнутые в локтях руки и выставив то, что ниже локтя, перпендикулярно телу, словно рыбьи плавники.)

М ю р и э л. О, давайте уберем эти ковры и будем танцевать!

(Это предложение принимается  Э н т о н и  и  Г л о р и е й  с внутренними стонами и кислыми улыбками молчаливой покорности.)

М ю р и э л. Давайте же, вы, лентяи. Поднимайтесь и отодвиньте мебель.

Д и к. Подождите, я хоть допью.

М о р и (сосредоточившись на своей цели напоить  П э р э м о р а) . Вот что я вам скажу. Пусть каждый наполнит свой стакан, выпьет его — а потом уж будем танцевать.

(Волна протестов, которая разбивается о каменную непреклонность  М о р и.)

М ю р и э л. Теперь у меня голова просто идет кругом.

Р э й ч е л (вполголоса  Э н т о н и) . Ну что, говорила тебе Глория держаться от меня подальше?

Э н т о н и (смущенный)

. Да нет, ничего такого. Да и с чего ей говорить?

(Р э й ч е л  загадочно улыбается ему. Прошедшие два года наделили ее тяжеловесной, ухоженной красотой.)

М о р и (поднимая свой стакан). Давайте выпьем за поражение демократии и падение христианства.

М ю р и э л. Ну ничего себе!

(Она бросает насмешливо-осуждающий взгляд на  М о р и, потом выпивает.

Все выпивают с неодинаковой степенью легкости.)

М ю р и э л. Очистить пол!

(Понимая, что этого все равно не миновать, Э н т о н и  и  Г л о р и я  включаются в громкую передвижку столов, громожденье в кучи стульев, скатывание ковров и разбивание лампочек. Когда вся мебель свалена в уродливые груды вдоль стен, образуется свободное пространство размером примерно восемь на восемь футов.)

М ю р и э л. Ну, где же музыка?

М о р и. Сейчас Тана изобразит нам серенаду в стиле глаз-ухо-горло-нос.