Прекрасный мир, где же ты

Помнишь мое эссе о Наталии Гинзбург, опубликованное пару лет назад? Я не рассказывала тебе, но после него со мной связалась литагент из Лондона и спросила, не планирую ли я написать книгу. Я не говорила тебе, потому что ты была занята и это такая мелочь в сравнении с тем, что происходило у тебя. Мне и сейчас неловко сравнивать. Но, как бы там ни было, вначале я обрадовалась этому письму и показала его Эйдану, хоть он ничего и не понимает в книжном бизнесе, и вообще ему наплевать, и даже маме рассказала. А потом, день или два спустя, оно начало меня беспокоить и угнетать, потому что я не планировала книгу, я и понятия не имела, о чем я могла бы написать, и даже не чувствовала в себе сил, чтобы создать большую вещь. И чем дольше я думала об этом, тем сильнее осознавала, как глупо и отчаянно будет с моей стороны даже попытаться написать книгу, потому что нет во мне ни интеллектуальной глубины, ни оригинальных идей, и зачем бы мне тогда это все затевать? Просто чтобы сказать «я это сделала»? Чтобы почувствовать себя равной тебе? Прости, если из-за всего, что я понаписала, складывается впечатление, что ты занимаешь пугающе огромное место в моей внутренней жизни. Все не так страшно, а если ты и влияешь на меня, то исключительно положительно. Как бы там ни было, я так и не ответила на письмо. Оно просто висело у меня в электронной почте, и мне из-за него становилось все хуже и хуже, пока я его не удалила. А ведь могла бы хотя бы ответить той женщине и отказаться, но и этого я не сделала, не смогла, не знаю почему. Сейчас, наверное, уже не важно. Самое глупое, что мне действительно понравилось писать эссе и я хотела написать еще, но после того письма так никогда и не напиала. Знаю, если бы у меня и правда был хоть какой-то талант, я бы уже чего-то достигла в этой жизни, так что я на свой счет не обольщаюсь. Но если бы я попыталась, у меня бы ничего не вышло, и поэтому я даже не пыталась.

В одном из писем пару месяцев назад ты заметила, что мы с Эйданом никогда не были по-настоящему счастливы вместе. Это не совсем правда – в самом начале были, короткое время – но я понимаю, о чем ты. И мне самой хотелось бы разобраться, почему я депрессую столько времени о том, что никогда толком и не работало. Полагаю, на каком-то уровне гораздо хуже дожить до тридцати, не имея за плечами ни одних по-настоящему счастливых отношений. Наверное, я переживала бы сильнее, но внутри была бы гораздо менее сломлена, если бы грустила просто о разрыве, а не о своей неспособности поддерживать продолжительные серьезные отношения. А может, дело совсем в другом. Ведь все эти годы я подумывала бросить Эйдана и даже не раз говорила об этом, и почему же не ушла от него? Вряд ли из-за того, что любила его, хотя я и любила, и не из-за страха, что буду скучать, потому что мне не приходило в голову, что я буду скучать, я и не скучала, честно говоря. Порой мне кажется, я боялась обнаружить, что без него моя жизнь останется точно такой же, а то и станет хуже, чем с ним, и вина целиком на мне. Проще и безопаснее было держаться за то, что имеешь, хоть и плохонькое, чем взять на себя ответственность за разрыв. Как знать, как знать. Поди угадай. Я убеждаю себя, что хочу счастливой жизни, но обстоятельства для нее никак не складываются. Но вдруг это неправда? Может, я из тех, кто просто не позволяет себе быть счастливым? Из страха или из-за склонности упиваться жалостью к себе, или, может, я не верю, что заслуживаю хорошего, или еще по какой-то причине. Каждый раз, стоит случиться чему-то хорошему, я ловлю себя на мысли: Интересно, как скоро все обернется кошмаром? И я почти хочу, чтобы кошмар начался пораньше, лучше раньше, чем позже, желательно сразу, чтобы можно уже было перестать его ждать.

Сейчас я вполне допускаю мысль, что у меня никогда не будет детей, я никогда не напишу книгу, не оставлю на этой земле ничего, напоминающего обо мне. Может, оно и к лучшему. И это подталкивает меня перестать тревожиться и теоретизировать о судьбах мира, нет от этого никому никакой пользы, а просто жить и быть счастливой. Когда я пытаюсь вообразить свою счастливую жизнь, вижу ту же картину, что представляла ребенком, – дом, окруженный цветами и деревьями, рядом река, комната, полная книг, и кто-то, любящий меня, вот и все. Просто жить в таком месте и заботиться о родителях, когда они постареют. Никогда не переезжать, никогда больше не садиться в самолет, а тихо жить и потом быть похороненной в земле. Что еще в жизни надо?

Но даже это кажется мне недостижимым – словно сон, не имеющий никакого отношения к реальности. И да, что касается меня и Саймона, две спальни, пожалуйста. Со всей любовью, А.

21