Прелюдия 11

К вечеру они достигли у западной стороны горного массива большого бетонного моста «Тумба катро». Он был переброшен через пустую болотистую низменности, которой заканчивались бесконечные прибрежные болота. В последний месяц гражданской войны здесь пролилось много крови. Подразделение Паломино вырвалось из сьерры, и с тридцатью пятью бойцами Карлос удерживал мост двое суток, отбиваясь от целого батальона солдат Батисты; не было человека, не знавшего этой истории. За героизм Фидель присвоил ему звание команданте.

Даниела сошла с машины вся в пыли, с застывшей спиной и окоченевшим на холодном ветру лицом. Оставив сзади здание почты, дошла до середины моста. Остановилась посмотреть, как садится солнце. Оно не садилось, а действительно закатилось за горизонт, только что было — и вот нет его. Сразу стало холодно.

Она перегнулась через перила, хотелось рассмотреть бетонные опоры, прежде чем совсем стемнеет. Кто-то взял ее за запястье.

— A-а, Рамон! Слушай, а какая здесь глубина?

— Наверное, метров сто. Знаешь, я только что говорил с Эсперансой, и что выясняется? Ты, оказывается, не доложила, что уезжаешь.

— Подумаешь, важность какая. Карлосу я сегодня не нужна.

— Зато будешь нужна завтра.

Даниела насторожилась.

— Я должен поговорить с тобой о Карлосе, — сказал он. — Ты ничего такого в последнее время в нем не замечаешь? Мне кажется, после поездки в Гавану он переменился.

Мимо прогремел тяжелый грузовик, Даниела почувствовала, как задрожал мост.

— Завтра он снова собирается в столицу, — продолжал Рамон негромко. — Ты уверена, что он все еще прежний?

— Да, конечно, уверена, — ответила Даниела, глядя на него и упираясь локтями в перила, хранившие еще дневное тепло. Зная, о чем он говорит, не могла понять, куда он клонит. У них с ним так иногда бывает, Рамон человек сложный, наверное, он временами сам себя не понимает. Или она просто не может уследить за мыслью Рамона? Он учился за границей, много знает! Когда он упрекнул ее за то, что она не доложила по начальству об отъезде, она подумала: это просто повод, Рамон ищет разговора, ты ведь ждала этого — не может же все так кончиться после вечера в Гаване?.. Разве ты не вздрогнула от его прикосновения? Но Рамон снова принялся за свое, говорит о чем-то постороннем, о Карлосе.

— Да что такое стряслось?

— Пока ничего. И пусть лучше ничего и не происходит. Вот что: мы сейчас поедем дальше, в Росалес; я сказал ему, что ты там переночуешь. Завтра утром я пошлю священника под твоей охраной в штаб, надо с этим делом кончать. Тебя Карлос берет с собой в Гавану. Прошу тебя, Даниела, не спускай с него там глаз. Тяжело говорить это, но поверь мне — так надо. Мы сейчас перед небывалым еще испытанием и просто не вправе быть безучастными...

Сейчас, развивая свой план, он выглядел очень серьезным и мужественным; ей всегда нравились мужчины, жившие не столько ради себя, сколько ради своего дела, — мужчины, способные думать и действовать. Но все в ней воспротивилось услышанному, и возникло чувство неприязни к Рамону.

— Ты спятил? — возмутилась она. — В чем Карлос виноват? До чего мы докатимся, если начнем следить друг за другом? — Она хлопнула себя обеими ладошками по лбу: — Ты забыл, что было на этом месте два года назад? Нет, ну до какой же ерунды ты договорился! Вы с ним поругались, и ты все преувеличиваешь!.. Я не знаю командира умнее его!

— Я и сам всегда считал Карлоса таким. А сейчас... но к чему повторяться? Он предупреждает о силе янки, боится их техники. С этого у многих начиналось... Дай бог, чтобы я ошибся. Но пока у нас не будет уверенности, надо за ним последить.

— Вот и следи сам. На меня не рассчитывай! — Она повернулась и пошла в обратную сторону.

Через несколько шагов Рамон догнал ее:

-— Послушай, это не дело. Эмоции в сторону! Может быть, уже завтра будет поставлено на карту все, что дала нам революция!

Даниела молчала, и он с горячностью продолжал убеждать ее:

— Я ведь не сомневаюсь в том, что субъективно он честен. И все же в критический момент его настроение может принести нам страшный вред.

— Если что и приносит вред, то это недоверие, — процедила она. — И не только в критический момент, а всегда! Мы достаточно сильны, Рамон, мы в этом не нуждаемся. Кто честен, тот с нами. Все как и прежде, запомни это!

— Сегодня не все так очевидно, как во времена Батисты, — ответил он. — Вспомни, сколько людей оставили нас, когда стало ясно, каким мы видим наш социализм.

— И каким же ты видишь его? Таким?.. — она задыхалась.

— Если необходимо, и таким, — сказал он. — Нужна бдительность, нужна и жестокость, пока мы не завоюем и не укрепим нашу власть. А сейчас особенно. Несравненно легче завоевать власть, чем удержать ее, ты мне поверь. После победы задачи любого революционного движения усложняются вдвое. Мы часто оперируем еще буржуазными понятиями, а должны усвоить ясное революционное мышление — то есть произвести революцию в самих себе...

«Все без толку, — подумала она, — мы друг друга не слышим. Мыслимо ли, он подозревает Карлоса!»