Прелюдия 11

Собралась непогода, а грустные мысли уходили. Брызги дождя приятно холодили мою истерзанную кожу, я почувствовал себя лучше. При раскате грома Фигерас и Барро прижались друг к другу: враг врагом, а страх перед природой сильнее. Мне удалось еще обмолвиться несколькими словами с Рико, который приполз ко мне за уступ скалы. Он рассказал мне о неверной девушке по имени Хуана и о своей несостоявшейся свадьбе. А я объяснил, почему у меня семья есть, а свадьбы тоже не было. Мне надоело растолковывать ему, какую неестественную роль играет в группе именно он. Ему давно пора сообразить, что в одну из несчастных минут своей жизни он был жестоко обманут янки и что в лагере они день за днем вливали в него отраву.

Я рассказал о моем отце, строителе из Матансаса. В начале тридцатых годов семья перебралась в город, потому что у нас ничего не было: ни козы, ни кур, ни клочка земли за плантацией сахарного тростника, где мы могли бы посеять что-нибудь. Даже крыши над головой — и то не было. Нашу лачугу снесли жандармы, она-де стояла на чужой земле. Они зацепили крюк за балку под крышей, закрепили трос на оглобле воловьей упряжки — и погоняй! Страшный крик моих братьев и сестер, огромное облако пыли от рухнувшей лачуги — одно из самых ранних моих воспоминаний... А что ожидало отца в Матансасе? Ничего, кроме слепой надежды найти работу на одной из строек. По десяти месяцев в году он перебивался продажей лотерейных билетов. Несчастье состояло в том, что пояс нищеты вокруг Матансаса становился все шире. Города всасывали беднейших из крестьян. Если кто в Матансасе терял работу, ему оставалось надеяться на чудо: что где-то опять начнется стройка. А нам, цветным, работа доставалась в последнюю очередь.

Всегда голодный, я шлялся с моими приятелями вокруг порта. Мы копались в отбросах, выпрашивали милостыню и воровали. Наш квартал был печально знаменит поножовщиной. Шум из пивных не давал детям заснуть раньше полуночи. Многие девушки становились проститутками. Родители большинства из нас жили случайными заработками на соседней лесопилке. Пока у них в кармане водился хоть сентаво, к работе они не прикасались. В здании крытого базара в Пуэрта-Серрада я заработал свои первые деньги: за целую ночь на разгрузке овощей из вагонов получил одно песо. На верхнем этаже подавали жареных цыплят, рис с мясом, крабов и даже «сопачина» — суп из свиных голов, яиц и пряностей, этот чудесный запах мне никогда не забыть. Взрослые напились ромом до бесчувствия. А я, сытый и счастливый, купил себе билет в кино.

В «Перле» показывали фильм о Тарзане. Я переживал за героя, подбадривал его. С тех пор я часто ходил в кино. Кто не помнит американских фильмов тех лет об Африке? Голливуд всегда изображал цветных как дикарей. Орды голых, потрясающих копьями людей со страшным криком набрасывались на горсточку белых. А эти, в коротких штанах и тропических шлемах, страха не ведали. В конце африканцы, защищавшие свою землю, всегда удирали от чужаков-колониалистов. И мы, цветные, сидевшие в зале «Перлы», радовались вместе с белым человеком, искавшим сокровищ и приключений и всегда выходившим победителем!

— Посмотри на себя, — сказал я Рико, — и ты поймешь, до чего доводит агитация гринго.

— Ты хотел рассказать о свадьбе, — напомнил он.

— Она у меня так и не состоялась. Не собрал я на нее денег, понимаешь ли. Тридцать песо на церковное обручение, восемнадцать на мэрию. Потом ты должен по обычаю купить громадный торт за двенадцать песо... и пиво... и заказать машину... а еще цветы, фотограф. Надо взять напрокат костюм, свадебный наряд для невесты, хорошие костюмы для свидетелей. На все про все двести песо, не меньше... Мою фамилию носят трое детей, но я так и не женился на Елене. Когда времена переменились, мы решили наверстать упущенное. Сегодня многие так делают. И денег теперь хватит... Только времени, видишь ли, не хватило.

Дождь не прекращался. Кисея из тончайших капелек. При мысли о Елене и детях у меня закружилась голова, я закрыл глаза. Шум дождя напоминал мне отдаленный шум прибоя, который все приближался. Когда я открыл глаза, Рико держал в руке кусок хлеба. Разломил на две части.

— Последний, — пробормотал он и протянул мне. — Это еще от того крестьянина...

— Где вы убили моего товарища?

— Что же, — вздохнул он. — Видно, не судьба ему была жить.

— Но погиб он не напрасно, — сказал я.

Слово за словом тяжело скатывалось с моих губ. Ожидание ответа было наполнено свинцовой тишиной.

— Он знал, за что сражается, — продолжал я. — Его звали Тони. У него была девушка, он собирался выучиться на инженера-строителя. Мечтал строить каменные дома для нас, всегда ютившихся в хижинах. И работал уже на некоторых стройках. Это он и защищал, Рико!

Только я хотел откусить от ломтя, как его вырвали у меня из рук. Перед нами с непроницаемой миной на лице стоял Барро.

— Что такое, почему ты отнимаешь? — спросил Рико.

Но сказал он это слишком тихо и потребовать хлеб обратно не решился. А Барро, жуя, ответил с презрением: