Преломление. Обречённые выжить

— Надо отдать должное нашему капитану, — добавил я. — Если не его опыт, шли бы мы сейчас, укачанные волнами Атлантики, в какой-нибудь заштатный европейский порт. Говорят, ещё до войны он сделал пять сквозных арктических рейсов по Северному морскому пути. Дважды пришлось вынужденно зимовать в Арктике на застрявших во льдах теплоходах. А в сорок первом Октавиан Витольдович был мобилизован с теплохода «Старый большевик» и направлен на Белорусский фронт. Слава Богу, что вовремя отозвали в школу подготовки командиров тральщиков Краснознамённого Балтийского флота. Морская кость, она везде проявит себя.

— Ещё по пивку! И выпьем за капитана Октавиана!

Рассказы бывалых моряков

Утки и немецкая субмарина

Рассказ мичмана ФэПэ

Звали нашего мичмана Фёдором Петровичем. Но за глаза, а иногда и в глаза, особенно среди комсостава, все звали его ФэПэ. Это его ничуть не смущало. Он частенько и сам говаривал, ударяя кулаком в грудь: «ФэПэ на мякине не проведёшь. ФэПэ знает». Или: «У ФэПэ всё на учёте, чуть что — и на гауптвахту…»

Замечено, люди, прошедшие войну, не любят о ней рассказывать. Так и наш мичман только изредка, в минуты откровений, позволял себе вспомнить своё военное прошлое. Потом же, кроме как «на гауптвахту», от него почти ничего и не услышишь.

— Было дело, — вспоминал он, — шли мы по спокойной воде Карского моря. А море это спокойным почти и не бывает. Мы же плыли, как утица по озеру. Время осеннее. Воздух морозный. Идём полным ходом узлов под пятнадцать.

В 44-м немецкие лодки сильно пошаливали до самого Диксона. Это был особо опасный район. Мы знали, что у острова Белый два наших тральщика ушли на дно вместе с транспортным судном «Марина Раскова», которое они сопровождали. Оказалось, немцы тогда применили новый тип торпед. По характеру взрывов экипажи сначала подумали, что нарвались на мины. Сразу и не поняли, тревогу вовремя не сыграли. В итоге крепко поплатились.

Вахту в ходовой рубке усилили. На такой гладкой воде перископ подводной лодки был бы сразу обнаружен. Смотрели в оба. Все пушечные и пулемётные расчёты — на «товсь». Минёры — тоже. И вдруг доклад вперёдсмотрящего:

— Прямо по румбу плавающие предметы…

Командир взял бинокль, вгляделся:

— Утки! — произнёс он. — Курс прежний. Сколько на румбе?

— Девяносто пять, — отозвался рулевой.

Курс как сейчас помню. Мы шли тогда на восток, неся службу в своей оперативной зоне. Утки не редкость в тех краях. Но здесь — громадная стая. Отдыхала на воде, ничего не подозревая. А тут наш тральщик — в самую их гущу. Думали, взлетят. Ан нет. Жирок за лето нагуляли, лишний подъём был им в тягость. Вожак решил схитрить: взял и занырнул. Ну а за ним и вся стая. Как раз в это время минёры возились на юте с боекомплектом.

Командир нашего тральщика был дока, соображал за секунду, пулей выскочил на крыло рубки и в рупор крикнул минёрам:

— Михеич, две глубинных! Интервал 5 секунд, установка на 30 футов, приготовиться… Товсь! Первая пошла! Вторая пошла!

Минёры сработали безупречно: скатили свои бомбобочки на счёт «раз-два». За кормой тут же прогремело два взрыва — два столба воды взметнулись мощным фонтаном. Минёров обдало, как из брандспойта, корму взрывной волной подбросило, будто пинка дали из глубин моря.

Когда вода по корме осела, мы ахнули: вся стая всплыла вверх ногами. Оглушило, видать, уток неслабо. На радость команде кок сачком наловил уток столько, что и не сосчитать.

— Сотня будет, и хорош! — крикнул с мостика командир. — Чтобы каждому по утке. Остальных брать не будем. Может, потом оклемаются… Они же на юг собрались лететь.

Время было военное, жрать хотелось постоянно. На следующий день устроили пир горой. Кок запёк в духовке каждому по утке. С корочкой. Лежали на тарелках эти утки в том же положении, что и в море после взрывов, — вверх лапами. Только общипанные и разделанные, плавающие уже не в море, а в собственном жиру.

Кок подал на столы к уткам белый хлеб из остатков муки, что ещё в американском Сент-Питерсберге загружали на переход через Атлантику: буханку прижмёшь ладонью к столу, она аж расплющится до состояния блина, потом отпустишь, и она опять принимает прежнюю форму. У амеров всё дутое, даже хлеб. На всю жизнь запомнился тот обед с утками из Карского моря.

На обратном переходе нам вместо уток попалась немецкая субмарина. Море уже таким спокойным не было. Шли с килевой качкой, временами зарываясь корпусом в воду. И вдруг по курсу, почти под носом, всплывает подлодка. Номер читается невооружённым глазом: U-362. Командир даже не задумался, дал телеграфом full speed[18] и шарахнул по рубке субмарины форштевнем. А в форштевне у нас таранный отсек — полтора метра высококачественного бетона американцы залили. Видать, как раз на этот случай. Врезал в самый номер: U осталось слева, а «362» — справа. Удар был страшенный. Думали, сами поломаемся вдрызг. Но лодку одним ударом не потопишь. Противник сразу на погружение. Для верности командир решил ещё и пробомбиться.