Преодоление

Валюха надула губы, затем, усмехнувшись, быстро нарисовала пальцем по пушистому наросту инея крюк, петлю и висящего в петле человечка в юбке. Показала на себя, на человечка и, смахнув проворно рисунок, исчезла в темноте.

Карцев покачал головой, еще раз проверил раствор и незаметно ушел за Валюхой, которая работала на буровой последнюю ночь — с понедельника ее переводили кладовщицей на базу к Искре-Дубняцкому: после истории со шлангами она не захотела оставаться в бригаде Середавина и заявила Хвалынскому, что поступает учиться в вечернюю школу и ей надобно работать в одну смену.

Валюха поджидала Карцева в затишке, у стены амбара. Закинула порывисто руки ему на шею, поцеловала похолодевшими губами.

— Отойдем в сторонку, здесь дизелист со слесарем околачиваются, — сказал Карцев.

Дверь у черневшей неподалеку кладовки оказалась незапертой. Карцев с Валюхой, сторожко оглядываясь, проникли внутрь. Там остро пахло машинным маслом и железом.

— Я ненадолго. Что ты мне хочешь сказать? — спросил он.

— Сейчас скажу…

Она расстегнула на нем брезентовку, ватник и уткнулась лицом в его грудь. Карцева обдало уютным волнующим теплом. Постояли, прижавшись друг к другу, дыша коротко и часто, втягивая колючий, как спирт, ветерок.

Гул дизелей доносился сюда, к неуютной кладовке, словно отзвук бурлящего под землей раствора, — глухо и ворчливо. Ломкие очертания вышки, окутанные бледно-водянистым сиянием, заполняли собой все небо. Длинными мохнатыми гусеницами свисали опушенные инеем стальные растяжки.

Оазис, затерянный в дебрях ночи.

Прямо от двери кладовки растекались голубоватые просторы продутых насквозь степей. Оттуда, из затаившейся пустоты, веяло свежо и колко, словно от крепко газированной воды.

Вдруг Валюха встрепенулась. От волос ее исходил тревожащий сладостный запах, не похожий ни на что на свете. Подняла влажные, зелено мерцающие глаза.

— Знаешь что, дролюшка… — молвила она прерывающимся голосом.

Карцев понял. Беспокойная сумеречная сила, завладев его сердцем, стремительными толчками вливала в голову древний неукротимый хмель. Стиснув зубы, Карцев поднял Валюху на руки и понес в глубь помещения.

— Не сердись на меня, дролюшка, — шептала Валюха. — Я слишком долго ждала… Я достойна порицания… Чу! шаги чьи-то? Нет, это мое сердце стучит…

Спустя недолгое время Карцев выглянул из двери наружу и повернулся с виноватой замерзшей улыбкой — ему было совестно, что приходится вот так, что лучшего уюта у него для любимой нет. Закурил сигарету и опять посмотрел на вышку. Двигатели гудели ровно. Сказал с досадой:

— Жизнь называется…

Валюха появилась в проеме двери, закусив губу. Она поправила сбившийся на затылке платок, вздохнула, щурясь посветлевшими глазами.

— Ты, кажется, хотела мне что-то сказать? — спросил Карцев.

Она шевельнула бровями, вспоминая, и вдруг тихо засмеялась:

— Хотела сказать: дролюшка мой!

— И все?

Валюха схватила его руки, прижала ладонями к груди и сама прижалась губами к треугольнику белеющей из расстегнутого ворота рубахи шеи.

— Надо идти, — сказал Карцев и настороженно прислушался: ровно гудевшие дизели внезапно изменили свой тон, и тут же послышались раздраженные голоса:

— Эй, Карцев!

— Верховой, где ты?

— Куда черт его упер!

— Вот… — выдохнул Карцев с досадой, торопливо застегивая брезентовку.

Валюха поцеловала его быстрым летучим поцелуем, и он бросился на свое место к желобам. Возле запасного бака остановился, невидимый, послушал.

— А я тебе говорю: дрыхнет где-нибудь, иначе не прохлопал бы изменение раствора! — кричал Шалонов, яростно трезвоня гаечным ключом по стояку вышки, словно на пожаре.

— А не ухнул ли он со сна в отстойник? — предположил Маркел не совсем уверенно.

— Не сходи с ума, — сказал Бек рассудительно, но сам, щелкнув фонариком, взобрался по стремянке наверх.

Карцев выступил из темноты, посмотрел на рабочих, не понимая, что произошло.

— Вот он! — вскричал Шалонов.

— Где тебя носит? — спросил сердито Бек с высоты.

— Отходил на минуту, по надобности… — соврал Карцев, глядя в землю.

— Почему не предупреждаешь? Ты знаешь, что произошло? — напустился на него Бек, спрыгнув на пол. — В скважине прихват!

Руки Карцева, еще таившие тепло Валюхиного тела, похолодели. Что такое прихват, объяснять не требовалось: где-то на глубине порода сжала трубы так, что неизвестно, удастся ли их вырвать.

Карцеву все еще не верилось в несчастье, хотя по лицам товарищей было видно, что они не шутят. Ему вдруг сделалось так жарко, что захотелось сунуть голову под струю, хлеставшую из брошенного шланга.

«Идиот! Натворил делишек!» — выругал он себя с озлоблением и жестоко помял в горсти обросший короткой щетиной подбородок.

— Ну, нечего таращить зенки друг на друга, пошли работать, — приказал Бек. — Будем расхаживать инструмент.

«Расхаживать… — соображал туго Карцев. — Расхаживать — значит, дергать трубы вверх — авось разожмет челюсти порода».

Встали по местам, начали. Заревели напряженно под нагрузкой дизели, вильнула по белому диску бумаги стрелка индикатора веса, оставляя за собой жирный частокол скошенных зубьев.