Преодоление

На ближайшей к дому Алмазовых остановке Карцев выскочил из автобуса и прошел по улице. Окна в квартире занавешены. Ясно, Маркел спит. Карцев долго топтался на углу, приглядывался внимательно к прохожим женщинам. К вечеру начало примораживать сильнее, и он, озябнув, принялся опять ходить туда-сюда, чтоб согреться. Скоро сутки, как он ел последний раз, а тут ветер принес такой аппетитный запашок хлеба, что слюнки потекли. Возле магазина стояла крытая машина, из нее выгружали свежие караваи.

Карцев свернул за угол купить хлеба и увидел Валюху. Празднично одетая, она шла с Маркелом, держа его под руку и оживленно разговаривая. Должно быть, она также заметила Карцева, потому что сразу остановилась, закрыв лицо руками и закусив губу. Вдруг громко рассмеялась, сказала что-то Маркелу, и они повернули обратно. Даже издали было видно, как она нежно прижалась к нему, прямо тебе парочка влюбленных на прогулке!

У Карцева больно заныло под сердцем. «Так вот, оказывается, как обстоят дела! Не очень-то она страдает из-за моего отъезда, полсуток прошло и — утешилась… Ишь воркуют! Словно голубчики… — усмехнулся он горько. — Что же, так тому и быть. Уеду! Что меня здесь держит? Ничего не держит!» — повторил он, и это была неправда.

Держало его здесь многое. Он был уже привязан к людям, светлым узелком товарищества и совместной борьбы с силами природы, узелком, крепче которого нет. А Валюха… она всего лишь ниточка в том же узелке. Оттого что одна худая нитка разорвалась, узелок не развяжется.

«Худая… Почему ж я люблю ее такую? Еще сильнее, чем прежде?»

Он извлек из кармана скомканное письмо, разгладил в ладонях и прочитал еще раз.

— Не верю! — вскричал он с болью. — Это какое-то страшное недоразумение!

…Ночью Карцев был в Нагорном учебном комбинате, а в следующую субботу — опять в Нефтедольске, поджидал Валюху возле школы рабочей молодежи. И опять встреча не состоялась. Валюха вышла в группе учащихся, увидела его, крикнула насмешливо, как обычному знакомому:

— Привет, Виктор Сергеич! Вы, никак, в школу нашу поступаете? Или на свидание пришли к нашей ученице? У нас девочки — что надо! Желаю успеха! — И, рассмеявшись, удалилась со всеми.

Что кому…

…Зима уходила, стряхивая с крыш длинные и желтые, как лошадиные зубы, сосульки. Парной туман-снегоед спрессовал сугробы, а стремительные ручьи рассекли их на толстые куски, словно праздничный пирог.

Как по числу колец на пне можно узнать возраст дерева, так по прослойкам в снегу легко сосчитать, сколько разметелиц отбушевало за зиму.

Прошла неделя-другая, и пегая от проталин степь молодо зазеленела. По берегам мелководных степных речек закудрявились пушистыми барашками ивы, а по мостовым Нагорного все еще уныло хлюпала жидкая грязь, и дворники старательно перелопачивали ее по мостовой от тротуара к тротуару в ожидании, пока налетит из Заволжья хлесткий ветер и, высушив ее в прах, унесет на запад.

В один из апрельских дней после такого ветра Карцев сидел за столом в общежитии. От табачного дыма воздух в комнате был густой, но Карцева это не трогало, как не трогало и то, что сегодня на дворе: непогодь или вёдро. Коль на носу зачеты, то хочешь не хочешь, а сиди, пыхти. Изредка он поднимал голову, бросал через окно безразличный взгляд на серые ветки тополя, унизанные светло-зелеными, точно лакированными почками, и опять наклонялся над учебником геологии.

Осторожный стук в дверь не привлек его внимания. Крикнул он: «Войдите!», когда постучали еще раз — настойчивей и громче. Оглянулся, вскочил: в дверях стояла Саша.

— Можно?

— Пожалуйста! Какими судьбами? — воскликнул Карцев, не избалованный визитами, и, шагнув к Саше, пожал руку.

— Приехала вот… на курсы. Дождалась-таки… Приветов вам привезла и письмо.

— От кого? — спросил поспешно Карцев.

— Вот, нате.

Саша вынула из сумочки конверт. Письмо было от Леонида Нилыча, и Карцев положил его на стол.

— Садитесь, — подвинул он стул.

Саша с модно взбитыми черными волосами, одетая в легкий плащ и в новые туфли, выглядела очень изящно. Присели. Саша спросила Карцева об учебе, трудно ли приходится, что идет интересного в Нагорном театре, почему он, Карцев, забыл про Нефтедольск, не приезжает. Карцев отвечал общо: занятий много, в театр не ходит, раз посетил филармонию, слушал в исполнении Московского академического хора «Реквием» Моцарта. В Нефтедольске не бывает потому, что незачем. Уж после курсор поедет, если поедет вообще.

Разговор тянулся ни шатко ни валко. Карцев и рад был визиту Саши, и не рад. Три месяца назад она явилась к нему на вокзал черной вестницей, а тех, кто приносит дурные известия, никогда не жалуют. В древности, как говорят, даже головы им рубили. Правда, Саша была невольной вестницей, а сейчас к тому ж, им предстоит и учиться в одних стенах.

Карцев встал, распахнул окно, чтоб проветрить комнату, и сел опять на свое место, поглядывая искоса на Сашу, барабаня пальцами по столешнице. Спросил:

— Ну а в конторе какие новости?